Дмитрий ОВЧИННИКОВ

 

 

Родился в Риге (Латвия) в 1990 г. В начале 1990-х переехал с семьей в Новосибирск. Окончил Сибирскую академию государственной службы. Пишет стихи, рассказы, публицистические статьи. Не раз публиковался в критико-публицистической рубрике журнала «Кольцо А».

 

 

«ЗВЕЗДА РАЗРОЗНЕННОЙ ПЛЕЯДЫ»

К 220-летию Е.А. Баратынского

Эссе

 

       …О, тягостна для нас

       Жизнь, в сердце бьющая могучею волною

       И в грани узкие втесненная судьбою.

 

                                                Е.А.Баратынский.

        «К чему невольнику мечтания свободы?»

 

Евгений Баратынский – человек загадочной, противоречивой, в чём-то трагической судьбы. Вот парадокс: хотя его судьба не так богата большими потрясениями и глобальными катаклизмами, выглядит относительно благополучной, но в его жизни и творчестве немало загадок и невыясненных обстоятельств. И даже сама его смерть в итальянском Неаполе в возрасте 44 лет, возможно, таит в себе какую-то тайну.

Будучи на год младше Пушкина, он вошёл в литературу почти одновременно с ним и другими выдающимися поэтами своего поколения, многие из которых сегодня незаслуженно забыты, оставаясь в тени Солнца русской поэзии. В том числе и Баратынский, из всего богатого, невероятно глубокого и разнообразного творчества которого сегодня знают лишь строчку: «Её лица необщим выраженьем». При этом многие не помнят ни названия стихотворения, откуда она взята, ни имени её автора.

И по времени своей жизни (первая половина XIX в.), и по вкладу в развитие и обогащение отечественной словесности Баратынский является одним из самых ярких представителей золотого века русской литературы. Но почему-то так сложилось, что ни при жизни, ни после смерти поэт не снискал той славы, которую заслуживал. Мне в этом смысле вспоминается сцена из фильма «Доживём до понедельника», где учительница литературы, имея в виду Баратынского, говорит о том, что «никто не обязан помнить всех второстепенных авторов». И, по большому счёту, Баратынский всегда воспринимался как «второстепенный автор», которого если и называют в числе наших лучших поэтов, то как бы между делом, и далеко не на первом месте. И, на мой взгляд, это ужасно несправедливо. Вспомним финальные строки из, наверное, самого известного стихотворения Баратынского – «Признания»: «Не властны мы в самих себе, и в молодые наши леты даём поспешные обеты. Смешные, может быть, всевидящей судьбе». Рискну предположить, что это, возможно, вообще лучшие строчки отечественной поэзии, да и всё стихотворение по праву может быть причислено к разряду легендарных. А ведь была ещё не менее гениальная «Муза», были десятки других стихов, которые сегодня абсолютно неизвестны массовому читателю. Что и немудрено, ведь Баратынского почти не проходят в школе, и если его имя ещё худо-бедно известно, то какого-то внятного представления о его жизни и творчестве у рядового россиянина нет. Печально, но факт.

Баратынский и сам не слишком высоко оценивал свои литературные дарования, подвергая себя чрезмерной, незаслуженной критике. Так, в одном из стихотворений за 1828 год он пишет такие строки: «Мой дар убог, и голос мой не громок». Понятно, что подобная самоуничижительная характеристика говорит не об уровне Баратынского-поэта, а, скорее, о скромности его притязаний. Всю жизнь он был обречён оставаться в тени Пушкина, и его это в принципе устраивало. Баратынский лишь надеется на то, что когда-нибудь в будущем у его поэзии всё же найдётся читатель, который оценит её скромные достоинства. Здесь, кстати, занятная параллель с Пушкиным и его знаменитым «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Александр Сергеевич говорит о себе как о поэте, обессмертившим своё имя, и слух, о котором «пройдёт по всей Руси великой», творениями которого будут восхищаться все народы, населяющие Россию. Что ж, скромность – не самая большая добродетель Пушкина, но у него и без того хватало достоинств. Тем более что всё вышло именно так, как он предсказал.

Если попытаться как-то охарактеризовать Баратынского, выделить самую характерную черту его поэзии, то здесь опять-таки нужно обратиться к Пушкину, который, во-первых, считал Баратынского превосходным элегиком, а, во-вторых, именно Пушкину принадлежит легендарная фраза, посвящённая Баратынскому: «Он у нас оригинален – ибо мыслит». Нужно сказать, что сказано это в период царствования Николая I, когда свободомыслие вообще и в литературе в частности, мягко говоря, не приветствовалось. И люди мыслящие тогда действительно были редкостью. В этом смысле, кстати,

Баратынский очень напоминает другого поэта-мыслителя – Фёдора Тютчева. Если ранние стихи Баратынского насыщены заправским эпикурейским духом – например, «Моя жизнь», то в более поздней лирике, скажем, в «Последнем поэте», мы встречаем уже совсем другого Баратынского, его поэзия приобретает совсем иные оттенки и глубину.

К слову, странный парадокс – ранние, легковесные стихи Баратынского публикой воспринимались одобрительно, а вот более зрелая его лирика встречала гораздо меньше сочувственных откликов. На это обратил внимание Пушкин в той же статье, посвящённой Баратынскому. И именно эта утрата читательского интереса, последовавшая в 1830-е гг., стала одним из факторов тяжёлого духовного кризиса, настигшего поэта и приведшего его к ранней смерти.

Баратынский рано вошёл в литературу – первая его публикация относится к 1819 году. Широко известным он становится где-то в начале 1820-х гг. К тому времени он уже пережил несколько тяжёлых ударов судьбы – раннюю смерть отца в марте 1810 года, исключение из Пажеского корпуса, ссылку в Финляндию на службу рядовым в Финляндский полк. Всё это не могло не отразиться на мировоззрении юного поэта, которое приобретает отчётливые декадентские черты. Это хорошо видно по его отроческим и юношеским письмам. Так, в 1813 году он пишет матери после смерти бабушки: «Мы все рождаемся, чтобы умереть: несколькими часами позже или раньше надо покидать эту песчинку грязи, называемую землей. Будем надеяться, что в лучшем свете мы увидимся со всеми, кто нам мил». Или вот из письма Баратынского его другу Н.В. Путяте за апрель 1825 года: «На Руси много смешного; но я не расположен смеяться, во мне веселость – усилие гордого ума, а не дитя сердца. С самого детства я тяготился зависимостью и был угрюм, был несчастлив. В молодости судьба взяла меня в свои руки. Все это служит пищею гению; но вот беда: я не гений».

Баратынский тяжело переживал позор исключение из корпуса, который стал для него ударом по чести. Затем тосковал в Финляндии, называя себя в письмах «финляндским отшельником». Его не покидало ощущение бренности бытия, тленности всего сущего, что человеческая жизнь – всего лишь песчинка в необъятной Вселенной. Всё это нашло выражение в его поэзии – лиричной, меланхоличной, философско-созерцательной. Наверное, ни у одного другого русского поэта трагичность мироощущения не достигает такой степени. Хотя, при всём том, внешне его жизнь нельзя назвать какой-то особенно трагической. У него было признание его поэтического дара (его стихами восхищался сам Пушкин), близкие друзья, любимая жена Настасья Львовна. Но, по-видимому, этот феномен нельзя объяснить, исходя из фактов его биографии. Здесь речь идёт о более глубоких материях, о которых мы уже никогда не узнаем.

Эту тайну великий поэт унёс с собой в могилу. Но остались его стихи, которые и сегодня находят своего читателя, ибо стали неотъемлемой частью отечественной культуры.