Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 138




Foto 1

Дмитрий СУХАРЕВ

Foto 1

 

(Литературный псевдоним Дмитрия Антоновича Сахарова) Родился в Ташкенте (Узбекистан) в 1930 г. Вырос в Москве, окончил биофак МГУ. Первые сборники лирики вышли в 1961 и 1964 г. В годы учебы в аспирантуре МГУ сотрудничал с самодеятельными композиторами, является видным участником движения авторской песни. Классикой этого жанра стали его стихи, положенные на музыку Юрием Визбором, Адой Якушевой, Виктором Берковскиим, Сергеем Никитиным, Вадимом Мищуком и Сергеем Трухановым. Совместно с Геннадием Гладковым и Сергеем Никитиным были созданы несколько музыкальных спектаклей. Лауреат Государственной премии РФ по литературе имени Б. Окуджавы (2000) и др. литературных премий.

 

 

КУКУШКА

 

*  *  *

 

Пред светлою водою

Стою с пресветлым ликом.

Кукушечка кукует

На острове Великом.

На острове Великом,

На дальнем берегу.

А сколько насулила,

Сказать я не могу.

Кукуй, кукуй, кукушечка,

До ста и до двухсот.

Пусть всё, что мной упущено,

Надежда припасёт.

Ах, что ты мне напела!

Колеблется вода –

А вижу, как из пены

Растут мои года.

Во всём удача вышла,

Проснусь – и счастлив я:

Сосед поёт чуть слышно,

А песня-то моя!

Чтоб дед не задыхался

От палочки дрянной,

Несут ему лекарство,

Задуманное мной.

Бегут ко мне детишки –

Я сказку им сложил...

Кукуй, кукуй до тыщи,

Чтоб я подольше жил!

А может, всё успею

И на своём веку...

Кукушечка кукует:

«Ку-ку, ку-ку...»

 

 

ПАРОХОД

 

Не тает ночь и не проходит,

А на Оке, а над Окой

Кричит случайный пароходик –

Надрывный, жалостный такой.

Никак тоски не переборет,

Кричит в мерцающую тьму.

До слёз, до боли в переборках

Черно под звёздами ему.

Он знает, как они огромны

И как беспомощно мелки –

Все пароходы, все паромы,

И пристани, и маяки.

Кричит!.. А в нём сидят студентки,

Старуха дремлет у дверей,

Храпят цыгане, чьи-то детки

Домой торопятся скорей.

И, как планета, многолюден,

Он прекращает ерунду

И тихо шлёпает в Голутвин,

Глотая вздохи на ходу.

 

 

ВОЗЛЕ ТИХОЙ ВОДЫ

 

Хочется голову преклонить

Возле тихой воды.

Чтоб она не резала глаз отражением солнца

И была холодна, но не ломила зубов,

И никаких колючек, репьёв, никакой крапивы,

Лишь мшистые прикосновения

Воды или камня.

Есть теснина в предгорьях Кавказа:

Сверху полдень,

Сверху горланят птицы,

Сверху лесистой тропой терпеливо бренчат туристы,

А там –

В золотистом сумраке

На полированном ложе

Лёгкая дремлет вода.

Ещё хранится такая

В пологой каменной чаше

На острове том безымянном,

На севере милом.

И совсем в не дальних краях,

В пятистах шагах от Оки,

Мне известны целебные заводи

Лугового ручья.

Я москвич, обитаю в Москве,

Понимаю Москву с полуслова –

И наверно б зачах,

Отлучённый от мельтешенья.

Но ведь очень, очень бывает,

Что хочется голову преклонить,

И тогда – понимаете? – негде.

 

 

*  *  *

 

Слышу я, слышу дальние

Гулы и голоса.

Вижу, как на свидании,

Губы твои, глаза.

Мысли – они карбасики,

Время – оно вода,

Памяти – ей забрасывать

Долгие невода.

Много чего неводом

Выужу поутру.

Если чего не было –

Я и приврать привру.

Выловилась рощица,

Ты – босиком – да я.

Здравствуй, моя хорошая,

Беленькая моя!

 

 

*  *  *

 

Что-то вновь тоска меня взяла,

Вновь меня на север потянуло,

К тем пределам, где, белым-бела,

Тишина в озёрах потонула –

Потонула и опять всплыла.

Дело-то простое, а не странное.

Так оно устроено, житьё:

Невзирая на мои старания,

Гнёт моё старение – своё.

Вот и тянет к тем земным пределам,

Где легко, просторно было мне,

Где во мне уверенность гудела –

Весело! – как в мартовской сосне.

Вот и рвётся сердце в дальний путь,

Колобродит, просится, колотится:

Стоит только руку протянуть,

Стоит подмигнуть – и всё воротится!

А ведь не воротится ничуть.

 

 

НЕБО

 

Небо на свете одно,

Двух не бывает небес.

Мне-то не всё ли равно,

Сколько на свете невест?

Ты мне на свете – одна

С давнего дня до седин.

Ты мне как небо дана,

Чтобы я не был один.

Грянет пустая тоска –

Вот я и снова в пути.

К морю уходит река,

Чтобы дождями прийти.

Стынет река подо льдом,

Чтобы очнуться в тепле.

Я покидаю твой дом,

Чтобы вернуться к тебе.

Ты мне – как небо земле:

Влага, и свет, и тепло.

Много ли проку в зерне,

Если оно не взошло?

Лопнут весной семена,

К небу потянутся в срок!

Ты мне как небо нужна,

Чтобы тянулся как мог.

 

 

САМОЛЁТИК

 

Целовались в землянике,

Пахла хвоя, плыли блики

По лицу и по плечам;

 

Целовались по ночам

На колючем сеновале

Где-то около стропил;

 

Просыпались рано-рано,

Рядом ласточки сновали,

Беглый ливень из тумана

Крышу ветхую кропил;

 

Над Окой цветы цвели,

Сладко зонтики гудели,

Целовались – не глядели,

Это что там за шмели;

 

Обнимались над водой

И лежали близко-близко,

А по небу низко-низко –

Самолётик молодой...

 

 

 

ИЗ ДРЕВНИХ ЭПИТАФИЙ

 

Я никуда не опоздал,

Везде поспел, всему воздал

И всё, что сердцем возлюбил,

Воспел сердечно.

На диво трезвый человек,

Я понимал, что в трезвый век

Не сохранишь сердечный пыл

Навек, навечно.

Огонь, коснувшийся меня,

Был частью общего огня,

Я жил средь вас, я не сидел

В своей халупе.

И плод познанья – кислый плод –

Не прежде всех, но в свой черёд

Я получил: не в свой удел,

Но с вами вкупе.

Я норовил прожить без лжи.

Меня рвачи, меня ханжи

И те, которым всё равно,

Тянули в сети.

Но вот что важно было мне:

Не выше быть, а – наравне,

Сказать, когда молчать грешно,

И быть в ответе.

 

 

РЖАВАЯ ПОДКОВА

 

Дайте, дайте мне ладью

Плыть по белу свету,

Дайте родину мою

Да мою планету,

Мне нужна сажень до дна,

Чтобы плыть толково,

А для счастья мне нужна

Ржавая подкова.

Как направлю я ладью

Вдаль по синим водам,

А подкову я прибью

Над родимым входом,

А планету положу

В сумочку-котомку.

Не губи её – скажу

Умнику-потомку.

Этот берег больно крут,

Тот – в дыму белёсом,

А меня ни там, ни тут,

Я парю над плёсом.

Всё бы слушала душа

Да глаза глядели,

Как садится не спеша

Солнышко за ели.

Дайте спеть на склоне дня

Ласковое слово,

Нету, нету у меня

Ничего другого –

Ни на этом на крутом,

Ни на том пологом,

Ни на гвоздике пустом

Над родным порогом.

 

 

ДВОР

 

А ташкентский перрон принимал, принимал, принимал эшелоны,

Погорельцы и беженцы падали в пыль от жары,

Растекались по улицам жалкие эти колонны,

Горемычная тьма набивалась в дома, наводняла дворы.

И на нашем дворе получился старушек излишек,

Получился избыток старух, избежавших огня,

И старухи старались укрыться под крыши домишек,

Ибо знали такое, что вряд ли дошло б до меня.

А серёдкой двора овладели, как водится, дети,

Заведя, как положено, тесный и замкнутый круг.

При стечении лиц, при вечернем и утреннем свете

Мы, мальчишки, глядели на новых печальных подруг.

И фактически, и фонетически, и хромосомно

Были разными мы. Но вращательный некий момент

Формовал нас, как глину, и ангелы нашего сонма,

Просыхая под солнцем, всё больше являли цемент.

Я умел по-узбекски. Я купался в украинской мове.

И на идиш куплетик застрял, как осколок, во мне.

Пантюркизмы, и панславянизмы, и все горлопанства, панове,

Не для нас, затвердевших до срока на дворе, на великой войне.

Застарелую честь да хранит круговая порука!

Не тяните меня, доброхоты мои, алкаши, –

Я по-прежнему там, где, кружась и держась друг за друга,

Люди нашего круга тихонько поют от души.

 

 

МЕНУЭТ

 

Ах, менуэт,

            менуэт,

                         менуэт,

К небу взлетающий, будто качели!

Ах, эта партия виолончели!

Годы минуют, а музыка – нет.

 

Мамка доходит в тифозном бреду,

Папка в болоте сидит с миномётом,

Я, менуэт раздраконив по нотам,

С виолончелью из школы иду.

 

Гордо гремят со столба имена,

Золотом полнится ратная чаша,

Встану как вкопанный: бабушка наша!

Бабушка наша – при чём тут она?

 

Чем же ты, бабушка, как Ферапонт,

Обогатила наш Фонд обороны?

Что за червонцы, дублоны и кроны

Ты отдала, чтобы выстоял фронт?

 

Бабушка скалкою давит шалу,

Дует в шалу, шелуху выдувая,

Тут её линия передовая –

Внуков кормить в горемычном тылу.

 

Бабушка, пальцы в шале не таи,

Имя твоё прогремело по свету!

Нет перстенька обручального, нету, –

Знаю я, бабушка, тайны твои!..

 

…Что за война с тыловой стороны,

С той стороны, где не рыщет каратель?

Всё же – скажу про народный характер

И про народный характер войны.

 

В том и характер, что дули в шалу

Или под пулями падали в поле,

Только бы в школе порхали триоли,

Как на беспечном придворном балу!

 

Ах, этот бал, эта быль, эта боль,

Эти занятья по классу оркестра,

Нежные скрипки, прозрачный маэстро,

Музыка цепкая, как канифоль.

 

Ах, этот Моцарт, летящий вдали,

Эта тоска по его менуэту!

Бабушки нету, и золота нету,

Нового золота не завели.

 

 

ПЕРЕД ТЕМ КАК УЕХАТЬ

 

Перед тем как уехать,

Я дал свой блокнот несмышлёнышу Анне,

И на каждой странице,

Вернее, почти на каждой

Анна изобразила

Некий магический знак –

Закорючку

В развороте другой закорючки.

Перед тем как вернуться,

Я случайно заметил,

Что вокруг её закорючек

Разрослись закорючки мои.

Я мог бы писать иначе,

Но не мог иначе писать,

Потому что магический знак, начертанный Анной,

Помещён в середину страницы,

В глубину моего существа,

В тесноту моей подлинной веры,

В то тайное место,

Куда выпадают слова,

Словно соль в пересохшем лимане.

 

 

ОСЕНИНЫ

 

А когда хлеба созрели,

Когда яблони родили,

Мы застольем проводили

Всё, что встретили в апреле.

Где межа зимы и лета,

Там печальницы осины

От души плеснули цвета –

Осенины, осенины.

А вторые осенины

Бабьим летом улыбнулись,

Носом в зеркальце уткнулись

И ресницы подсинили.

И, опомнившись, мужчины

Тёплых женщин обнимали,

Их смущению внимали –

Осенины, осенины.

А на третьи осенины

Осенили мысли роем:

Не дадим любовь в обиду,

Под снегами не зароем!

И услышав крик совиный

В тёмной чаще, в самой гуще,

Мы огонь раздули пуще...

Осенины, осенины.

 

 

ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ

 

Я прощаюсь со страной, 

                                      где

Проживают, в основном,

                                     те,

Кто не рвётся никуда 

                                     из

И не ждёт в очередях 

                                    виз.

А прощаюсь потому  

                                    днесь,

Что я выработан вдрызг  

                                    весь,

И покуда не вполне  

                                    стих,

Я скажу своей стране  

                                     стих.

Я и слякоти твоей  

                                 рад,

А уж снега-то вкусней  

                                 нет.

Государство это да,  

                                смрад,

Но страна-то – навсегда

                                свет.

Я и голодом твоим

                                сыт,

И под бременем, как ты,

                                гнусь.

А что гложет за тебя

                                стыд,

Так и сам ведь я хорош

                                гусь.

И покуда не совсем

                                смолк,

Я скажу, что в жизни есть

                                 толк,

Если только в жизни есть

                                  честь

И хотя бы небольшой

                                  долг.

Государство небольших

                                   прав

Отучило проявлять

                                  спесь.

Оставляю небольшой

                                   прах,

Он поместится в кульке

                                   весь.

 



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика