Наталья АРИШИНА

 

Родилась в Баку (Азербайджан), выпускница Литинститута. Автор 9 книг стихов. Публикации в журналах «Арион», «Дружба народов», «Дальний Восток», «Зарубежные записки» (ФРГ), «Мы», «Новый мир», альманахах «Предлог», «Рубеж» (Владивосток) и т.д. Международная литературная премия им. Михалкова за книгу «Сто стихотворений» (2015). Участница нескольких антологий современной поэзии. Живет в Москве.

 

 

ЦАРЬ ГОРЫ

Юрий Ряшенцев. В кружащей лодке. М.: Эксмо, 2019

 

Вышла в «Эксмо» новая, написанная в последние четыре года книга стихов под названием «В кружащей лодке». Оформление – совсем не ряшенцевское. Издательство мне абсолютно чужое. Поэтому я не хочу говорить о Ряшенцеве, втиснутом в эти рамки. Он – Царь горы. Не в детской игре. Просто эта метафора как нельзя ему подходит. И поэма у него есть «Царь горы». Он говорит:

 …И никуда не деться

от жадной глубины хрусталиков своих.

 

Ряшенцев новой  книжки смотрит на себя со своей горы. Глубина хрусталиков непреходяща. О кружащей лодке – чуть позже. Книга открывается строкой «Мир, куда я пришел» (стихотворение посвящено прекрасной его гречанке Галине Полиди, и дыхание его музы ощущаешь, перелистывая страницы: чистопородные музы гор не боятся). Ряшенцев – не пафосен. И говоря о нем, все время одергиваешь себя от воспарений («не говори красиво»!). Стараюсь. Получается плохо. У Ряшенцева таких проблем нет. Как сказал другой поэт – «воздух поет за него». Его лексические ряды бесконечны. Их свободы он не стесняет. И на гору он взобрался без малейшей гордыни и, тем более, одышки. Кто-то дозором обходит владенья свои, а его хрусталикам в данное мгновенье нужен общий обзор наряду с глубиной. И этого достичь, воцарившись на горе, сподручней. Ряшенцев необъятен. Никогда бы не решилась оценить все, что он сделал и издал до этой, написанной в три-четыре предшествующих нынешнему году книжки. Она еще пахнет типографской краской (условно, конешно). О ней я могу сказать, что думаю и чувствую. Она родная. Несколько лет назад я испытывала подобное, читая книжку Ряшенцева в серии «Сто стихотворений» издательства «Прогресс-Плеяда». Увы, имя его основателя, Станислава Лесневского, уже стояло в черной рамке. Около 30-ти книг в этой серии вышло, в том числе книга Евтушенко, составленная Ильей Фаликовым, самая объемная, кстати… Издательство, выпустив уникальный свой иллюстрированный каталог, кануло в Лету. Грустного много. Грустное с мыслями о Ряшенцеве не стыкуется. А книжка Ряшенцева в этой серии в ряду его книг, я думаю, особенная. В «Кружащей лодке» он перепечатал из нее всего семь стихотворений. Без них в «Лодке» тоже 100. Странная арифметика. Жаль, что нет «Помнишь ли, мама, лошадку Челиту киргизской породы…» -  ряшенцевский гекзаметр шлет привет липкинскому анапесту: та-та-та на кобылке Сафо… Восток там и там наплывает всеми запахами и красками, горечью незабытой мировой катастрофы (а я вот забыла, кто же был всадник у Липкина, а когда, наконец, вспомнила, оказалось, что похоже на историю с «лошадиной фамилией»):

 

В этот час появляются люди:

Коновод на кобылке Сафо

И семейство верхом на верблюде,

И в оранжевой куртке райфо…

 

Нет «Гравюры», предпоследнего в составе «Ста стихотворений» шедевра. Завершающее стихотворение – очень лаконичное. В нем Ряшенцев возвращается к своей выношенной теме – об империи. Как всё у него – без нажима… И последнее наблюдение о прежней книге: стихотворение «Возвращение в Питер» переименовано у него в «Возвращение в Ленинград». Произошло это органично, как всегда у Ряшенцева. Новая начинается так: «Мир, куда я пришел, назывался в те дни Ленинградом…». Почему поэту кажется, что его лодка кружит на месте? Не вижу я никаких кругов на воде. А вижу, что мастер начинает с чистого листа. Переносится в город, в котором родился. Угадываются часы, показывающие то время. Ряшенцев достоверен, поэтому  путешествие по времени для меня, читателя, так увлекательно и плодотворно. В теперешнюю стиховую реальность он ухитряется вписать даже свой детский стишок, своего первенца: «Над сопкой Заозерной/взвился наш красный флаг./Под сопкой Заозерной/лежал разбитый враг». Более патриотичных стихов Ряшенцев не написал… Много чего лежит в культурном слое этой книжки. «Весь день размышлять о свершившемся – тоже работа». Работа  не из легких даже для мастера. А уж читателю точно работенки хватит.

Есть такое выражение: внутренний враг. А внутренний друг бывает? Бывают поэты-враги? Наверное, бывают. Не знаю. Сальери Моцарта не убивал. Он был учителем Шуберта. Ряшенцев – поэт-друг, он друг по своей природе. А что нового в природе – лучше всего узнать у поэта. Замечательно и то, какие он  задает вопросы. Даже когда на них не отвечает:

 

Ну ладно, Крым мы вернули,

а молодость – где?

 

А вот вопрос, на который он ответил:

 

Ты устал от метелицы? Я – нет.

 

Но это первая строка стихотворения. Такой простой вопрос и такой простой ответ. И метелица ведет себя удивительно спокойно для такого явления… Но Ряшенцев – не созерцатель. В финале стихотворения ряшенцевский темперамент устраивает взрыв. Что это, как не выброс чувственной энергии?

 

О, как я хотел, подлец,

прошлым метелицам изменить

с нынешней…

 

Прошло четыре года с того мгновения, когда поэт, видимо, осознал, что пишется новая книга стихов, что он хочет, чтобы она состоялась и была нова. Уже издано собрание сочинений. Уже давно ясен масштаб Ряшенцева, а он смотрит в другую сторону и признается: «Я хочу описать восприятие мая подростком…». Вспоминается Шкляревский с его «себя почувствуешь подростком…». Но тот подросток – только подросток, от него ждешь только озорства и не знаешь, во что оно выльется. Недаром теперешний Шкляревский морщится, когда ему припоминают рыжую Майю, которая целовала его в разбитые губы. Зря, конешно, морщится. Кстати, у Шкляревского была книга «Лодка», выходила в «Современнике». У Ряшенцева угол зрения другой. А попадись ему эта рыжая Майя, он бы ее не забыл, как не забыл даже «легкий мел на асфальте под красною туфелькой ловкой». В новой книге у него прошлое существует рядом с настоящим и будущим. И энергетика ряшенцевского стиха такова, что ни первое, ни второе, ни третье время не отменяются и не вызывают ни тоски, ни страха. Правда, он называет это «В кружащей лодке», и страху, вроде бы, пытается нагнать:

 

Здесь и смерть еще не выход. И жизнь – не мед.

И сидишь в кружащей лодке, ни жив ни мертв.

 

Но тут мастеру позвольте не поверить. Нигде он не застрял, ни в какой лодке. Пусть она остается сиюминутной метафорой (Межиров говорил, что на вершинах метафор нет). Не хотите на вершине торчать, изображая царя? Так спускайтесь, «ин ишшо побредем» (как протопопица говорила протопопу). Кого я имею в виду? Нашего поэта. И нас, его читателей. Какое же это кружение? А закончить хочу его словами. Этими строками начинается финальное стихотворение книги:

 

Прочтут иль не прочтут – не в этом дело,

а в том, чтобы строка летать умела.