Журнал «Кольцо А» № 129
Алексей ОСТУДИН
Родился в Казани в 1962 г. Учился в Казанском государственном университете на филологическом факультете, окончил Высшие литературные курсы при Литинституте. Публиковался с 1978 в журналах и газетах. Выпустил восемь книг стихотворений в издательствах Харькова, Киева, Петербурга, Москвы и Казани, последняя из которых, «Вишневый сайт» вышла в 2017, а в 2018 и 2019 гг. получила Державинскую и Бажовскую премии.
НАШЕ ПОКОЛЕНО
ПЕРВОПОЙМАЙСКОЕ
Пришиваю заплату к заплате,
разбавляю лапшу кипятком,
мне за мудрость зарплату не платят,
потому что карманы битком,
я – наставник текущего крана,
угорелого льда капеллан,
как дымок из трубы Ватикана,
голосую, с грехом пополам,
сыроварню свою проворонил,
но остался настрой боевой,
где японец, буквально «я понял»,
или немец от слова «немой»,
мне ветрище за что-то в отместку,
и дождище шумит по стопам,
навожу этикетку на резкость
повернув нужной гранью стакан –
отхлебну, если налито мелко –
и во фляге прибудет в разы,
растревожу минутную стрелку,
покрутив гермошлем стрекозы,
чтобы музыка в такт заиграла,
на берёзе созрел соловей,
и защёлкал, как рыцарь забралом,
и задал даме перца своей,
только с помощью Брамса и Листа
удержу эту жесть на весу –
так сосудисто и водянисто
в наступающем майском лесу.
ДИЕТА
Тянется усами изо льда,
потому что видимся мы редко,
до свиданья, вкусная еда,
не рычи, тигровая креветка,
отдымили «Шипка» и «Казбек»,
превращая хлеб насущный в глину –
знать, куда бы вставить свой кэшбек,
чтоб удешевить наполовину,
яблони героев не трясёт
запертый в сарае Мишка Квакин –
сам свои же шалости пресёк
и рисует глаз на тетра паке,
всё одно, что ляжет на весы –
ружьями увешенная сцена,
штормовой ветрина колбасы
не вреднее сахара, но – цены,
заплывая в правильную снедь,
гнутся мельхиоровые ложки,
чтобы от тоски не околеть,
мне – пивка, а Пушкину – морошки.
МИТТЕЛЬШПИЛЬ
Синицы за окном сосут ириски
торчит на ёлке дятел-истукан.
А ты себе плеснул ирландский виски,
по-русски – в оглушительный стакан.
Но, выпивая несколько поспешно,
как шахматист, за временем следи,
и если, невзначай, коснулся пешки,
есть правило, дотронулся – ходи.
Одолевает комплекс браконьера,
пусть даже не твоя фигура та –
коснулся, отвечай теперь, холера,
скачи конём хотя бы, гопота.
Устроишься в углу, такой нестарый,
в компании поэтов и актрис,
где сонную артерию гитары
зажал и держит пьяный гитарист.
Прозрачный, как дымок при разговоре,
глазеешь на мажоров и лепил,
тебя манила эта щель в заборе,
как будто там столица Филиппин,
и не впервой зарубкам на прикладе
доказывать, что ты не просто лось –
грудь незнакомой девушки погладил
случайно, и без мата обошлось.
КОЛДУНЬЯ
Сравнения хромают, но спешат,
пора податься в тайные агенты,
чтоб марганцовку с магнием смешать,
и обмотать кусками изоленты,
пройдусь с такой хлопушкой, начеку,
а ты, воображала, будь любезна,
дай покурить грузинского чайку,
плесни пивка из украинской бездны,
нас судорогой времени свело
и вяжет до конца в одной заботе
поймать в потёмках фосфор за светло,
как маску в неисправном самолёте,
где с потолка струится керосин,
и бортмеханик, взвешивая риски,
с мельдонием виагру замесил,
чтоб у врагов отсохли олимписьки –
ты понимаешь, ласковая, пусть
кто впереди – всегда получит сзади,
кому приятна выспренняя грусть,
когда страна, то в жопе, то в засаде,
наворожи мне сытости в тепле,
затылок что-то стынет после стрижки,
оставь немного места на метле
для призрака вчерашнего мальчишки,
который, как и я, затёрт во льдах
истории: монголы, печенеги…
и счастье не в покое, а в ладах
с тобой в горящем сене на телеге.
НЕПОЛЕТАМСКАЯ ПЕСЕНКА
Хоть молоко бежит не за тобой,
кадриль скворца сравнима с силой тока,
когда электроплитка жарит мокко
в кофейне, захлебнувшейся слюдой,
ажурное железо майн и вир,
подъёмный кран – чулок с прозрачной ножки,
и лыбится старик, восстав из ношпы,
и зубы у него – сплошной пломбир,
вселенная, как девочка, слаба –
не заплывает пульс кефалью в сети,
дыханье, словно кафель в лазарете,
в бассейне – из учебника вода.
Подбитый, ты ломаешься сперва,
быть дураком стараешься при даме
курить и пить навыворот губами
и так же выговаривать слова:
«Моксва, Моксва, люлбю бетя, как ныс»,
по-кроличьи подрагивая носом,
кривой забор, такими же обоссан,
гнилые гвозди выставив, повис.
Боюсь, что этот май не довезём –
чем дальше в лес, тем ландыши жеманней,
и каждый ствол заряженный сжимает
в корнях, как в курьих лапах, чернозём,
но в свадьбах и разводах на стекле
маячит солнца детская ладошка,
и воробьи просыпанной картошкой,
и первые засосы в конопле,
где тополя, как лоси, разбрелись –
для счастья время самое и место,
любимую взять на руки, как тесто,
поторопись.
НАШЕ ПОКОЛЕНО
Мокрый снег опять, наводит грусть
свой прицел оптический в Измайлово,
ну а вам, расфрендженые, пусть
дышится е-мейлово и смайлово.
Молодость горой сползает с плеч,
тянут на покой похмелье, годы ли –
только я надеюсь буду веч-
ножевой, как изваянье Гоголя.
Прежний пыл не снять со стеллажа –
мишура заела карнавальная,
режешь правду-матку без ножа,
а она визжит, как ненормальная.
Всё, что украшало твой досуг,
поросло ромашками забвения,
тупо под собою рубишь сук,
а они смеются тем не менее.
РЕМИССИЯ
Ещё одна покинула блиндаж
пока кукушка не прокукарекала,
плесну в стакан C2H5OH –
привет, моя любимая молекула,
поднявшисьне над битвой, а between,
я как птенец, оперившись на поручни,
страдаю в плоскогубцах карты вин –
в зазоре, между выдержкой и горечью,
разлуки наблюдая крупный план –
сплошной наезд, хоть вдребезги разбейся мы,
ведут все рельсы мира в Абакан
сквозь белый шум черёмухи над рельсами,
картонный лес от сырости разбух,
апрельскийгром покашливает буднично,
я изобрёл транзистор и фейсбук,
Джоконду набросал на чеке в булочной,
и, чистый спирт руками разведя,
на память засушил цвета и запахи,
кому медведь наступит на тебя,
проедут по ушам седые лабухи
и, поперёкдушевной долготы,
другой трубой державу пустят по миру,
мне целый день названивала ты –
наверное, опять ошиблась номером.
АПРЕЛЬСКИЙ МАРШ
Берег лопнул и рухнул в привычную тишь –
лёд пошёл, как состав вдоль перрона,
тишина – это думаешь, что говоришь,
накануне оглохнув от грома,
дремлетдятел, по гланды воткнувшийся в клён,
ближе к полночи в гулком подъезде,
разоряет шаман, что заходит с бубён,
птичьи гнёзда на ветках созвездий,
мир, заштопан кусками оптоволокна,
осыпаются ягоды годжи,
лунный свет, превышающийскорость окна,
реет нежными жабрами лоджий,
он не только питается духом святым
и сейчас, перебравши малёха,
просканировал каждую тварь с высоты,
расплетая гайтан самолёта,
ну а мне бы хоть таксой сыграть в царь-норы,
продираясь сквозь дебри женьшеня,
чтобы вдруг напугать этих девушек: р-р-ры,
от их визга и ног хорошея.
ВСАДНИК БЕЗ БОРОДЫ
Вот выхожу один из блога,
моя позиция проста:
когда пустыня внемлет Богу,
следи, чтоб не было хвоста,
нет, не крючком, как у примата,
и не внушительный прицеп,
а тот что, свит витиевато,
и умещается в прицел,
я вышел из себя устало
с винцом сомнения в груди –
жизнедорожного вокзала
вокруг мазут и бигуди,
не слышно городского треска,
в кармане лезвие жилетт,
когда, капризный и нетрезвый,
уеду – будете жалеть,
за летом наступила оспа,
пора, болезному, решать –
перепахать поляну просто,
или в Астапово сбежать?
МИМИКРИЯ
В огороде ливень, во саду ли,
будто кто-то рядом за стеной
щи хлебает прямо из кастрюли,
запивая собственной виной,
сквозь бутылку видится Овидий,
тусклый август рядится в рядно,
где медузы туч в наростах мидий –
свысока ощупывают дно,
одинок на складе безразличий,
гусеницей наголо обрит,
шампиньон в грибницу не довинчен,
потому и шляпка не горит,
у плюща два провода прослушки
ветер оборвёт, опять – не те,
скучно мне асессором калужским
прозябать в казанской сыроте,
похудел, а выгляжу не хило –
отказавшись мыслить наотрез,
мастер по поднятию архивов,
бросил спорт, заметив перевес,
возвращаясь в реку не однажды,
как стекло исследующий мим,
просто, не томим духовной жаждой,
вижу свет, и следую за ним.