Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы
Кольцо А

Журнал «Кольцо А» № 127




Foto 1

Дана КУРСКАЯ

Foto 1

 

Автор книг стихов «Ничего личного» («Новое время», Москва, 2016) и "Дача показаний" ("Новое время", Москва, 2018). Организатор Международного Ежегодного фестиваля современной поэзии MyFest. Основатель и главный редактор издательства «Стеклограф». 

Лауреат Всероссийской поэтической премии "Лицей" 2017 год (второе место) и других литературных премий. Публиковалась в журналах "Знамя", "Интерпоэзия", "Новая Юность", "Волга", "Юность", "Крещатик", "Дети Ра" и др.

 

 

МУРАВЬИНАЯ  ФЕРМА

 

 

*  *  *

                                          Юлию Гуголеву 

 

Говорят, муравьи создают уют. 

В интернете ферму их продают. 

Кстати, стоит всего-то семьсот рублёв. 

Заведу себе, господи, муравьёв. 

 

Стану их травой или чем кормить –

раз кого-то вздумалось заводить, 

то уж будь любезен, заботься о 

том, чтобы было ему светло. 

 

Закажу эту ферму себе в четверг. 

Пусть они свои тропы проложат вверх, 

и у каждого будет особый путь. 

Заведу муравьёв для чего-нибудь. 

 

Зря ты улыбаешься надо мной. 

Я не представляю, как жить одной. 

Я не знаю, как это – без любви. 

Так пускай хотя бы уж муравьи. 

 

Вот скажи мне честно, ведь ты мой друг, –

каково творить, не запачкав рук? 

Говорят, всё можно, раз мы творцы. 

Пусть живут у меня жнецы. 

 

Так красиво зовется порода их. 

Вот ответь мне – когда ты кропаешь стих, 

то считаешь, сколько в нем спит слоёв, 

скольких стоил он муравьёв? 

 

...За окном темнеет, привет луне, 

и дождем зарастает мой двор в окне, 

а у нас снова налито по сто грамм, 

и пути-тропинки куда-то там. 

 

На закуску есть зелена трава. 

Пусть ноябрь вступает в свои права, 

но храни от острых его краёв 

муравьев своих, Господи, муравьёв.

 

 

*  *  *

 

Рябит метель, и лучше наливать, 

чем вместе лезть под это одеяло. 

Все говорят – нет правды без ноль пять. 

Но правды нет и с литром – проверяла. 

 

Едва потяжелеет голова,

за ней душа потяжелеет следом. 

И станут льдом пролитые слова, 

и будут похоронены под снегом. 

 

Вот потому на всяческой войне 

ты без сто грамм меня не исповедуй, 

когда через метель придешь ко мне 

поздравить с незаслуженной победой.

 

 

*  *  *

 

За высоким забором не видно, кто здесь живет.

За широкой улыбкой не видно, кто похоронен.

И накроет подснежник внезапно своей ладонью

тот, кто знает – начнется гроза вот-вот.

 

Прошлой полночью здесь закипал металл,

и оставшись без веса, совести или роста,

всё казалось тебе, что ты поднималась в воздух,

не касаясь руками того, кто тебя летал.

 

Поутру на лужайке выжженные круги,

расплескался туман, и дрожат на деревьях листики.

Что случилось в Иствике – пусть остается в Иствике.

Начинает темнеть. Не думай о нем. Беги.

 

*  *  *

 

У телевизора лежали мы с тобой

И наблюдали сложную картину -

Вершилось то, что я звала судьбой.

Там шел футбольный долгожданный бой,

где Франция играла с Аргентиной.

 

Еще арбитр не вставил в рот свистка,

Уже трибуны завопили в трансе.

Победа неясна была пока,

Но я сказала с видом знатока: 

«У этих отношений нету шанса.

 

Как Франция не сможет победить,

Так нам с тобой недолго длить рутину.

Не будем слабым выдавать кредит» –

Так я сказала – грустный эрудит – ,

Болея всей душой за Аргентину.

 

А где-то в виртуальном далеке

Болельшики завыли в эйфории.

Я носом громко шмыгнула в тоске,

И ты меня погладил по руке,

Пока по полю несся Ди Мария.

 

Ты прошептал над ухом: «Ну не плачь.

Я будто Маркос Рохо безоружен.

У аргентинцев много неудач,

Но даже самый безнадежный матч

Зачем-то в этом мире тоже нужен.

 

И если нам победы не дано,

Возможно мы придуманы для блицев.

Так пусть такое зыбкое оно,

Короткое такое пусть оно,

Но пусть оно еще зачем-то длится».

 

...По полю кто-то снова несся вскачь.

В экстазе дико публика орала.

Ты объяснял мне принцип передач.

Луна сияла как футбольный мяч.

И, кстати, Аргентина проиграла.

 

 

*  *  *

                                             

Андрею Явному

 

Утром звонишь, говоришь «Я такой же!

То есть проблемы, секреты и прочее,

страшные тайны и истинное лицо.

Ты заезжай ко мне в восемь, не позже.

Я всё подготовлю, займемся нашим концом.

 

На улице март, значит самое время.

Ты там давай попрощайся со всеми.

Таксисту скажи, что не надо обратно.

Объясни ему – довезет бесплатно.

Бутылку не надо, я сам куплю.

Доверься мне, все будет как я люблю.

 

Ты не волнуйся, мы выпьем много,

послушаем «не для меня придет весна»,

почитаем вслух Степанову и Цветкова.

Я почувствую, когда ты будешь готова,

когда Вязмитинова станет тебе ясна.

 

Провожать нас выйдут соседи и Вера Ивановна.

Они будут смотреть на нас по-другому и заново,

Будут записывать наш с тобой разговор.

Больше не думай о боли, не нужно.

Наш бенефис начинается, ну же.

И вот мы выходим с тобой во двор.

 

Ты посмотришь на эту землю, что мы любили,

я галантно открою дверцу автомобиля,

ты сядешь назад, а я спереди сяду.

Верь мне, я сделаю всё как надо.

Больше не будет против и за

Больше не будет синеть бирюза

Больше не будет Юрий Лоза

Больше не будет обиженных толп

 

ты закроешь ладонями мне глаза

и мы въедем в столб!»

 

…а под утро я у тебя на кухне,

где окурки в пепельнице потухли,

где остыла водка в холодной чашке,

напишу записку «Зови почаще!»

И поеду в такси домой, представляя строго,

как ты спишь на втором этаже под портретом бога,

и витают звездочки надо лбом.

 

Я смотрю на дорогу,

где пыль поднялась столбом.

 

 

*  *  *

 

Уже ловила взгляд твой томным взглядом,

уже двусмысленный тебе слагала стих.

но мы с тобой пока не спали рядом,

и вроде предпосылок никаких.

 

Допустим, что... Ну ладно – не допустим.

Действительно – зачем нам допускать?

Но все мы были найдены в капусте,

и все ложимся в общую кровать.

 

Прохладная бескрайняя постелька –

там будет место каждому дано:

и тем , кто в среду напивался в стельку,

и тем, кто в воскресенье шел в кино.

 

И плиты, словно спинки раскладушек,

над нами встанут в стройные ряды,

закружит снег, как перья из подушек,

и включится ночник большой звезды.

 

И этой бесконечно длинной ночью

для всех свершится сладостное то,

что каждый будет спать – кто с кем захочет,

и просыпаться, с кем захочет кто.

 

И мы – проснемся вместе спозаранку,

спрошу, ну как спалось тебе со мной.

И ты, смеясь, ответишь: «Слушай, Данка,

так долго!» – и начнется выходной.