Виктория СУШКО

 

Родилась в г.Тольятти (Самарская обл.). Окончила Самарский государственный университет по специальностям «культурология» и «социология». Куратор первого в Самаре книжного фестиваля «Самарская Чита» (2011 и 2012). Пишет прозу, стихи, пьесы. Участник Форума молодых писателей в Липках, Фестиваля верлибра, Программы «Летние литературные семинары SLS» в С.-Петербурге, Совещания молодых писателей, Фестиваля верлибра. Публиковалась в интернет-журналах «Кольцо А», «Пролог», «Зарубежные задворки», на литературных порталах «Дорога 21», «Новая литература», «Графит», в литературных журналах «Контрабанда» (Москва), «Город», «Графит» (Тольятти), «Молодежная волна», «Русское эхо»; альманахах «Морковь», «Название», «Черные дыры букв», «Под цвет глаз», «Берега» и др. (Самара), газете «Площадь свободы» (Тольятти). Живет в Самаре.

 

 

ДЕСЯТЬ ПИСЕМ БОГУ

Рассказ

 

Письмо первое

 

«Дорогой Бог».

Так, наверное, следует начать. Хоть я и не уверена, что ты существуешь, все-таки пишу тебе письмо…

Какое странное начало, будто я не разговариваю с ним постоянно, будто не веду ожесточенные споры, не возникаю, не обижаюсь на любую неприятность. В приступы бессонницы будто не обвиняю: «боже, дай же мне поспать, какой ты жестокий, лучше бы я умерла, чем так мучиться…». Как я только к тебе не обращаюсь!.. Только нет ответа. Или я его не слышу, уши забиты всякой ерундой – информационный шум.

Дорогой Бог, может, если я напишу тебе – то есть изберу наиболее удобный для меня формат общения – когда есть возможность точнее выразить свои чувства – вдруг ты ответишь мне?

Дорогой Бог, ты мне дорог, ведь без тебя я не справилась бы с оглушительным одиночеством, которое накатывает от одной мысли, что все мы умрем – мама и папа, родные и друзья, любимые… Даже дети. Даже я.

А если ты существуешь, если я обращаюсь не в пустоту, значит, есть шанс, что я не одинока. Одна лишь возможность твоего присутствия помогает подняться с постели после бессонной ночи, улыбнуться, едва высушив слезы. И, пережив настоящее несчастье, пойти в магазин и купить что-нибудь поесть – то есть продолжать жить дальше. Говорят, ничего другого и не остается. Но это не так.

Можно лежать ждать смерти. Да проще простого – броситься в ледяную реку, в марте… Уехать в одиночестве на дачу, напиться там таблеток… Но в твоем присутствии все это невозможно. Даже если любимый больше не любимый, даже если нет ни мечты, ни хотя б одного жалкого плана на будущее. Нет желания будущего. В настоящем есть ты.

Ревешь, рычишь сквозь истерику: «как ты мог меня оставить?!». И так непередаваемо обидно от собственного непонимания: «ну как он такое допустил? ну почему он не сделал по-другому? и что мне с этим делать дальше? не пониманию».

Пишу тебе это письмо, а рядом со мной, на июньской лужайке в коляске спит моя пятимесячная дочка. Которую, кстати, еще не крестили, но это тема отдельного письма. Я ее у тебя просила в новогоднюю ночь. И муж тоже просил. Мы были на пляже Шри-Ланки, в кафе на втором этаже с видом на океан. Запивали бананы молочным коктейлем, потому что после десяти ни в одном кафе уже ничего не готовили, хоть все русские вокруг с размахом отмечали свой Новый год. Мы мечтали. Попросили. Сбылось. А я совсем не представляю, как этого ангела воспитывать, как показать ему, что жизнь прекрасна и удивительна, если я сама на каждом шагу в этом сомневаюсь.

Есть такие люди, они не рождают детей, потому как не уверены, что могут им дать что-то кроме еды и чистых подгузников – сами с собой еще не разобрались. Ну а я, как обычно, в омут с головой. Так же влюблялась, выходила замуж, меняла города и работы… «Вот рожу, а там разберусь… Вдруг мне понравится!».

Каждую ночь ум досаждают кошмары – и где я только их нахваталась? Вроде фильмов ужасов не смотрела и страшилок старалась не читать, а все равно так боюсь, что может что-то случиться… Прямо наваждение.

Дорогой Бог, как же мне любопытно, какой ты! Совсем недавно поняла, как мне мешает твой навязанный образ – седой старикан с густой белой бородой и грозными очами; чуть что – сразу морщинистый палец грозно кверху: «Ай-яй-яй, вот возьму и покараю! Грех, грех…».

Есть ли он вообще, этот грех, и кто скажет сегодня, в чем он, кроме пресловутых десяти заповедей? Грех ли чувствовать влечение или даже настоящую любовь к женщине, если ты тоже женщина? Об этом в Библии, кажется, ни слова, почему же такая любовь осуждается? Потому что не в интересах государства, все просто… Грех ли смотреть эротику, быть актером, показывать перформансы с экскрементами, уклоняться от службы в армии, эмигрировать, когда «Родина в опасности», разрабатывать ядерное оружие, быть чайлд-фри, пиарить Газпром? Я ничего не знаю. Удивляюсь, что знают другие. Откуда? Что-то я пропустила?

Дорогой Бог, может, ты удивительный молодой парень, обаятельнейшей улыбкой разгоняющий тучи в моем замутненном всякой лабудой уме? Может, ты и не личность вовсе, а нечто (энергия?), разлитое во всем окружающем? Во мне, в природе, в глазах любимого, в каждом встречном ближнем?

Чего ты хочешь от меня? Чтобы я была счастлива? Или чтоб я все бросила и отправилась на поиски себя, стирая коленки на древних дорогах паломников? Чтобы каждое воскресенье ставила тебе свечки, читала утренние молитвы, пекла куличи? Честно говоря, все эти православные обряды кажутся мне то попсой, то рудиментами мифологического сознания. Суеверия и страхи.

Нравится мне ждать первую звезду в рождественский вечер, готовить творожную пасху; запах воска и мирра, малиновый звон, старинные церкви в Замоскворечье, витые венчальные свечи… Еще история Иоанна Предтечи, икона Марии Семистрельной. Кончено, Мария Магдалена. Книги Антония Сурожского. Кажется, что-то еще. Но возможно, и все.

Честно говоря, ни одна религия не привлекает меня больше другой. В индуизме слишком много мрачных образов, да и закон кармы меня не радует. В исламе навязчивые требования, правила. Слишком много будд в буддистских храмах. Я мечтаю общаться с тобой напрямую, без всяких мантр и молитв на забытых языках. И я не понимаю, почему ты сделал так, что это невозможно. Хотя считается, будто мы сами ушли от тебя, заткнули уши и увлеклись суетой. Нужно вроде какой-то повседневной практики, чтобы очистить ум и услышать тебя. И я эту практику еще не нашла. Но искала ли?

Знаешь, недавно я открыла секрет, как любить всех людей на земле, каждого. Нужно представить, каким был этот другой человек, когда он был совсем маленьким. Когда пищал, оттого что ему неуютно в этом мире и хочется на ручки, в материнское тепло. Вообразить, как любили его мама с папой, когда он был крошкой. И все. Остается только применять этот метод всякий раз, когда кто-то тебя обижает и злит.

Может быть, если я буду чаще тебе писать – буду больше думать о тебе и смогу получать от тебя ответы?

 

Письмо второе

 

Дорогой Бог,

вот только дописала я свое первое послание, как тут же села за второе. Надеюсь, скорость твоего прочтения опережает мои письменные навыки. Ведь ты же всесилен и все про меня знаешь.

Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что однажды случится в моей жизни настоящая беда и я не справлюсь. Потеряю ум, себя. Не смогу вернуться к жизни. Боюсь, что потеряю твое и так мерцающее присутствие. Ты же не оставишь меня? А ведь в моей жизни одна такая беда была. Я о ней никому не сказала – так тогда накрыло. А потом было поздно рассказывать. Да имеет ли смысл, если все в прошлом и последствия остались лишь в моей голове? Тогда я готова была убить человека, своего любимого. Обдумывала план убийства. И даже занесла руку. Не смогла вложить нужную силу в эту руку, чтобы осуществить.

А потом было такое, что я несколько часов не знала, что мне делать. Это ужас, когда действительно не знаешь. И никто не подскажет. И ни к кому обратиться не можешь. Потому что все вокруг рушится и слов уже нет. Вот тогда я просто села у окна, открыла новый блокнот, начала писать, и понимала, что пока я пишу – не умру. Что письмо каким-то образом меня спасает. Наверное, это ты мне подсказал, что делать, когда не знаешь, что делать – писать.

Может, любое отвлеченное письмо – это разговор с тобой? С тобой, который во мне, в авторе письма. Ведь что такое, по сути, есть разговор с самим собой?

Дорогой Бог, не кажется ли тебе, что в этом созданном тобой мире слишком много земного? Все об этом говорят, если ты не в курсе. Где вообще тебя искать? Как с тобой говорить, если тут какие-то – я не знаю – Гуччи с Живанши, Большая разница с Дом-два, Мицубиси, клубы, газ-нефть, Путин-оппозиция и т.д. Есть ли во всем этом твое присутствие? И если нет, то зачем все это существует? Чтобы отвлекать нас от тебя в нас самих? Чтобы бежать от смерти, прятаться в суете и склоках от вечности? Ну и что же в этой вечности такого пугающего? Почему мы так боимся того, что за гранью? Ведь ради этого мы и живем… А может, просто жизнь для нас слишком длинная, приходится как-то расслабляться, развлекать себя… Чтобы однажды обнаружить, что не был на Байкале, не прочел Новый Завет или, там, Войну и мир, не распечатал ни одну фотку из десятка гигабайтов неповторимых мгновений, не сказал своим близким, как сильно ты их любишь. Не сводил сына в океанариум. Не прыгнул с парашютом. Да мало ли. Зато посмотрел все сезоны «Игры престолов».

Интересно, как раньше называли то, что сейчас называют «тупить»? Сидеть и тупить. Изо дня в день листать френд-ленту в Фейсбуке. Потом в Контакте. Прежде чем написать тебе первое письмо, я десять дней прожила без интернета – очищала сознание.

Дорогой Бог, кажется, ты все-таки говоришь со мной. Только очень уж опосредованно. Через мои желания, которые так часто сбываются. Загадаю нечто, захочу всем сердцем – ты меня, так и быть, одариваешь, а потом спрашиваешь: «И что, это действительно то, ради чего ты ночами не спала, грезила, молила меня, не сомневаясь, что оно тебе действительно надо? Ну тогда наслаждайся результатом».

Порой жизнь представляется пустынной дорогой, по обочинам которой я разбрасываю то, что мне оказалось ненужным. Отказываюсь от благ. Не сразу, это небыстрый процесс. На него и уходит жизнь. Чтобы в финале ото всего отказаться. Тут-то и сказочке конец. И вечная прекрасная жизнь.

Ты не действуешь прямолинейно, ты не так прост. Вот, допустим, обижу я ближнего – вряд ли назавтра обидят меня. Нет, все будет идти своим чередом. Я просто запускаю цепочку событий, которая приведет меня, надеюсь, к осознанию, что обижать других нехорошо. Это если повезет проследить такую цепочку. Надо быть очень внимательным. А как, если у нас есть френд-лента в Фейсбуке и нет ей конца?

Ты действуешь через людей, отношения, ситуации. Подстраиваешь странные встречи, события. Ближний кинул подсказу – и думай-гадай, прислушаться ли и пойти дальше или бежать, не оглядываясь…

Вчера обсуждали с мамой тонкие миры. Призналась, что хочу получить в пользование какую-нибудь экстрасенсорную способность, но понятия не имею, что надо для этого сделать. А ночью приснилась мерзкая неземная обезьяна, теребила меня за волосы и мешала спать – какая-то темная сила. Вот начну видеть таких чудищ и как мне тогда не сойти с ума?

 

Письмо третье

 

Дорогой Бог,

что ты думаешь насчет обряда крещения, в частности, православного? Уж такой ли это необходимый обряд? Неужели душа некрещеного человека после смерти тела будет страдать только потому, что человек при жизни игнорировал эту формальность? Где в Библии сказано о том, что крещение необходимо каждому? Разве не важнее принять Бога в сердце своем?

Апологеты крещения уверяют, будто крещеного защищают небесные силы и даруется ему ангел. Типа пожизненно неотлучного телохранителя… Хранителя души. Но разве справедливо то, что маленькое создание, юная душа будет страдать лишь потому, что родители не озаботились свое дитя покрестить? «А в жизни вообще нет справедливости», – можешь возразить ты. И я тут же соглашусь. Достаточно вспомнить ночь в Вифлееме, когда царь Ирод приказал зарезать всех младенцев. Бог (ты) спас только маленького Иисуса. Ну и сказочка, очень добрая, дальше некуда. Освенцим и ГУЛАГ еще стоит вспомнить. Но я отвлекаюсь, конечно.

Итак, человека, допустим, крестили. Теперь родители обязаны ввести его в церковную жизнь. А если они сами, наподобие меня, еще не решили главные вопросы для самих себя и церковную жизнь ребенку не обещают, то Богу (тебе) остается надеяться, что юный человек внемлет твоим подсказкам и придет-таки в храм. Хорошо, а как быть с миллионами китайцев, индусов, всяких африканцев, чукчей? Некрещеных, не верящих в Христа. Им гореть в аду, что ли? Не верю я в такой ад. И потому не очень верю в крещение. В исключительность Иисуса Христа. И в то, что Библию писал он (ты), а не люди, которые могут ошибаться, искажать смыслы, не понимать. Врать сознательно.

И все-таки дочь свою я скорее всего покрещу, чтобы родные успокоились и перестали вести беседы об искушениях и опасностях, подстерегающих мою якобы беззащитную девочку. Остается надеяться, что, когда она вырастет, не бросится как в омут в какую-нибудь восточную религию и не будет упрекать меня, что я самовольно записала ее в православные. «Правильно славят Бога»… А остальные, конечно же, неправильно!

 

Письмо четвертое

 

Дорогой Бог,

знаешь ли ты, что такое послеродовая депрессия и, главное, когда она кончается? Сколько еще мне нужно потерпеть, чтобы уже успокоиться и начать радоваться материнству? Или мне такая радость не дана?

Нет, когда моя крошка улыбается или даже хохочет, перекатываясь с удовольствием то на бочок, то на спинку… и еще когда тихонько спит – я ее очень люблю и радуюсь ей. Но когда часами плачет, не может уснуть, когда вроде что-то болит, но как же узнать, что, и что же делать? От бессилия приходит какое-то отупение. Все желания уходят, кроме одного – чтобы это поскорее прекратилось. А сама потом способна лишь в лучшем случае лежать пластом, с пустой головой. А в худшем – ревешь вместе с малышкой и больше уже ни на что не надеешься.

Тут, конечно, обязательно найдутся добрые люди, у которых на все один ответ: «Вот покрестите, и она успокоится». Да, отличное средство от коликов, прорезывающихся зубов, газов и переутомления. Вот чтобы все они отстали, я и собираюсь малышку покрестить. Муж считает, что это и есть настоящий конформизм.

Знаешь, я давно потеряла эту радость. Болезни, таблетки, замершая беременность и снова лечение, палата на сохранении, постоянная тошнота и ее следствие – апатия, невозможность думать, чувствовать, радоваться… Непередаваемая боль схваток и потуг, проблемы с лактацией и сном, колики, хроническая усталость, бессонница… Так кто там что говорил про радость материнства?

Мой самый близкий друг говорит: «Ты никому не обязана быть счастливой и чувствовать себя хорошо. Проси о помощи». Прошу, мне помогают. Все равно чувствую себя виноватой, неспособной, несправляющейся, равнодушной, холодной, истеричкой, уставшей – какой угодно, только не радостной. А тут еще добрые люди советуют: а ну-ка давай радуйся, а то боженька прогневается (это называется «не гневи Бога») и отнимет у тебя то, что имеешь. Ребенка отнимет? Да я трясусь при этой мысли чуть ли не каждую ночь.

Дорогой Бог, подскажи мне, как быть счастливой? Я знала только один путь – влюбляться снова и снова. Но сейчас я ни в кого не влюблена. И не понимаю, как же можно быть счастливой иначе? Быть может, еще когда с головой пропадаешь в увлекательном любимом деле. Но сейчас у меня его нет. И не скоро появится, я же в декрете сижу с ребенком. Я же сама об этом мечтала… Потому что устала жить для себя. Но, оказывается, эгоизм неистребим. Мои мысли по-прежнему заняты только собой.

Я постоянно думаю, чем займусь, когда дочка подрастет и можно будет отправить ее в детский сад. Как ужасно долго тянется время. «Малышке уже полгода» – говорят. А я так устала, будто пять лет прошло… Видимо, остается только надеяться, что дети вырастают, и после зимы весна, и жизнь рано или поздно проходит. И что-то после нее все же остается. После усталых и нерадостных нас.

 

Письмо пятое

 

Дорогой Бог,

сегодня мне хочется вспомнить об одной встрече с тобой. Однажды я оказалась одна на маленьком тайском острове Ко Панган – это «райское местечко» посоветовала одна знакомая как средство от тоски и место встречи с собой. Таким был остров для нее, но мы с Ко Панганом сразу не поладили. Началось все с того, что я опоздала на внутренний рейс, летела следующим, оттого поздно села на корабль и добралась до острова уже в ночь. Водители не понимали моего английского, я судорожно металась между ними со своим рюкзаком, наконец, один сжалился и подвез меня до ближайшей гостиницы типа турбазы, грязное местечко. На следующий день в поисках приключений и места для другого ночлега я отправилась на катере неведомо куда – на какой-то там пляж у скал. Попутчик-австралиец посоветовал непременно полазить по скалам, показал, как добраться на маленькую возвышенность. Я вскарабкалась, оценила вид, и тут черт дернул не возвращаться той же дорогой, а поискать другой путь… которого не было. Но по дороге мне не встретилось ни одной души, чтобы об этом сообщить.

 Поскользнувшись на сухой траве, я скатилась на попе куда-то вниз, ободрала коленки и поняла, что обратно уже не подняться – слишком скользкая подошва у сандалий. Добралась до скал, по жаре, и там увидела, что скалами вроде бы можно пробраться к морю, обогнув гору по ее подножию. Но плоские некрупные камни вскоре кончились, пришлось карабкаться по скользким глыбам, ноги избиты в кровь, непривычная жара напекла голову… Дальше идти было невозможно. Обратной дороги нет. И ни одной живой души…

Посидела, поплакала и решила плыть к берегу. Со мной в рюкзачке были все мои деньги, два паспорта, телефон – все это я сложила в полиэтиленовый пакетик, обмотала платком и с ношей за плечами прыгнула в океан…

Где-то через полчаса волны вынесли меня, выплюнули на берег, всю мокрую. Деньги намокли и слиплись, штампы в паспортах поплыли и телефон залило водой. Разложив вещи сохнуть на песке, я доковыляла до ближайшего бара. Под шум волн официант невозмутимо скручивал косяк. Выпила какой-то алкогольный коктейль, чтоб унять дрожь. Не очень помогло. Успела немного обсохнуть до захода солнца. А дальше было самое интересное.

С лодочником, который меня завез на этот пляж, мы договорились, что в шесть вечера он заберет меня обратно. Я честно прождала его до семи… пропустив три лодки. Я же ему обещала! А потом лодок не было… Местный парень звал меня на вечеринку Full moon party, на которую съехалась половина острова. Но мне не хотелось танцевать – только обсохнуть и добраться наконец до дома. Мне хотелось поесть и в постель. И никто не мог сказать, как же мне добраться до своей турбазы. Солнце зашло, похолодало, ни одной лодки на горизонте. Дрожу и обращаюсь к тебе, Бог, вслух. Про то, почему ты меня оставил. И нет ответа. Пишу на песке по-русски: «Бог меня оставил», – плачу, наконец, сдаюсь – иду к домику на границе безлюдного пляжа – там маячит огонек.

Женщины, посмеиваясь, болтают на местном. Я им объясняю про лодку и прошу посидеть с ними. Одна из женщин вроде как меня понимает и вводит в домик – оказывается, это массажный салон. Здесь делают тайский массаж всего тела за совсем смешные деньги – кажется, сто рублей за часовой сеанс. От массажа я отказываюсь. Женщина говорит, что до утра лодок не будет и что я могу переночевать здесь. Она приносит еду, которую едят простые местные каждый день – рис и омлет. Я ненавижу яйца, но тут же все съедаю и начинаю клевать носом под шум океана. Женщина ложится со мной. Ее английский состоит из двух десятков слов в лучшем случае. Жестами и улыбками она объясняет, что живет без мужчины, с сестрой, а у сестры муж и ребенок. Утром я их увижу – они спят в гамаках под тентом, на кухне. Если это можно назвать кухней.

Утром моя спасительница снова хочет меня накормить рисом с омлетом, но я соглашаюсь только на кофе – растворимый, с противным запахом. Но женщина заваривает его так, будто это божественный напиток. Прощаясь, я даю ей бумажку ценностью в сто наших рублей, в благодарность. И она однозначным жестом отказывается! И улыбается… Тогда я прошу купить на эти деньги что-нибудь для себя, для красоты и удовольствия. Мы смеемся и встречаем рассвет на океане, я ухожу. В этот день, через эту тайскую массажистку, вкалывающую с утра до ночи в самопальном доме, готовящую утром и вечером лишь омлет с рисом – в этот день я встретилась с Богом, с тобой. Ты сказал мне, что я ошиблась – ты меня не оставил.

 

 

Письмо шестое

 

Дорогой Бог,

скажи мне, если я ошибаюсь. Кажется, все религии стоят на том, что в земной своей жизни человек никогда не получит того, чего хочет. С этом надо смириться или отказаться от желаний. Или посвятить себя Богу и жизни после смерти. А зачем тогда эта жизнь? И зачем тогда ты создал нас желающими? Не просто поесть и поспать, размножиться. Нет. Жаждущими понимания. А с чего бы?

Вот именно понимания я жду, когда прошу, чтобы меня правильно любили, мною восхищались, меня ценили, ждали, верили в меня… Если принять как данность, что никогда тебя целиком как ты есть никто не поймет, а только – чуть, тогда захочется чего-то другого. Бескорыстно давать то, что имеешь. Желание делиться чем-либо – может, это и есть счастье? И не надо уже этого стопроцентного понимания.

 

Письмо седьмое

 

Дорогой Бог,

я не очень понимаю, что такое родина. И как место моего рождения может настолько определять мою жизнь, что я могу на свою родину сетовать как на причину невоплощения каких-то мечт? И почему люди должны так легко отказываться от своей единственной жизни, если «родина в опасности»? Родина нас всех переживет и перетрет, да и что с ней будет-то? Если даже о татаро-монгольском иге нельзя говорить так, как нас учили в пятом классе. Короче, какой-то сомнительный конструкт.

Я живу в своем городе только потому, что привыкла – к относительной тишине, к соотношению пустоты и заполненных пространств. К некоей густоте людской массы. К ритму повседневной жизни. К температуре воздуха, в конце концов. К его запаху.

Ни о каком мифическом будущем своей родины я печься не буду, потому что мне как-то важнее вопрос, за что умирать. Когда несколько десятков или сотен людей «верхушки» решают свой интерес, а остальные – то есть мы – всего лишь пешки, остается только выйти из игры. Придумать свою.

Дорогой Бог, не думаю, что родина – это святое. Об этом ни слова в Библии, разве нет? Поэтому никогда не будет мне интересна политика. История интереснее. Только нужно потратить годы на чтение источников и сопоставление документов, чтобы понять, что тебя не надули, как на ТВ-шоу по Первому каналу. Или по другому любому каналу.

Дорогой Бог, кажется, мне больше неинтересны СМИ, пиар, работа с аудиторией. Очень хочется никогда больше в ту сторону не возвращаться.

 

Письмо восьмое

 

Дорогой Бог,

у меня больше нет сил. Хотелось просто напиться, но пришлось пить антибиотики, и ничего нельзя. Дорогой Бог, что делать, если уже нет желания что-то делать? Мой муж хочет броситься в Волгу. Мой отец хочет уйти в монастырь. Моя мать хочет меня спасти. И только моя дочь ежедневно демонстрирует отчаянный оптимизм и животную жажду все познать, все заполучить, этот источник неиссякаем.

Дорогой Бог, это письмо отчаяния, потому скажу без обиняков: мне жаль, что я родила ребенка. Жаль, что вышла замуж. Жаль, что прожила так много и ничего не сделала. Жаль, что появилась на свет. Лучше б ничего не было никогда.

Говорят, посылая беды, ты даешь и силы на их преодоление. У меня ведь нет ни бед, ни сил. Все беды в одной голове.

Дорогой Бог, зачем ты нас создал? Мы же так тебя ненавидим. Ты дал нам силы тебя ненавидеть – зачем? Разве от ненависти можно сделать что-то? Иногда мне кажется, нет ничего хорошего или плохого. Люди рождаются, растут, потом уходят, остается горстка пепла. Или гора костей – это дело вкуса. И только ты вечно жив. Только ты никогда не умрешь. Вот за это мы тебя и ненавидим – ты не такой как все.

Видишь, мы страдаем, предчувствием конца отравлены все счастливые моменты. Хочется сказать тебе «прощай» и больше никогда о тебе не вспоминать. Заниматься своими смертными делами, не думать о том, что будет потом. У кого-то это получается. Они несчастнее всех.

 

Письмо девятое

 

Дорогой Бог,

в этом мире мне не нравится вот что: прежде всего (да-да, прежде всяких несчастий и несправедливостей) невозможность проиграть несколько вариантов развития событий, невозможность принять все возможные решения единовременно и прожить разные свои выборы, а не стенать бесконечно: «а что, если бы я поступила в театральный... а что, если бы осталась жить в Москве… а что, если бы вышла замуж за другого…» И эти «если» только множатся, и нет ответа, потому что логики в мире нет. Нельзя ответить себе «стала бы плохой актрисой, продолжала бы проклинать столичный смог, развелась бы спустя пару месяцев скандалов и непонимания» – потому что откуда я знаю, где мое счастье? Знаю, что не здесь и не сейчас. Даже если ты, дорогой Бог, все у меня за мое уныние отнимешь, не скажу тебе: «Прости, была счастлива, себя не помнила, это все гормоны». Нет, не была. Нет, мне надоело врать и притворяться.

Похоже, я страстно чего-то хочу. Осталось лишь узнать, чего же.

 

Письмо десятое

 

Дорогой Бог,

кажется, у меня есть немного времени, чтобы черкнуть тебе пару строк.

Вот и лето прошло, и в последние выходные лета мы покрестили мою маленькую дочь. Она с интересом вникала во все подробности таинства, ни разу не пискнула и с непониманием озиралась на плачущих младенцев. Мой муж, который говорит про себя, что он атеист, предложил мне обвенчаться. А не разводиться. Как же так? Впервые за долгие месяцы я почувствовала себя счастливой. Значит, это действительно то, что нам нужно? Не развод и одиночество?

Не знаю. Я сняла кольцо с безымянного пальца и жду твоего ответа.

 

 

СДЕЛАЙ ХУЖЕ

Рассказ

 

 «Доброе утро. Время просыпаться. Семь. Ноль. Ноль» – говорит бодрый женский голос. «Это не женщина, это робот», – думает Аля, которая, кажется, ни разу – разве что в младенчестве – не просыпалась бодро в 7 утра и не говорила в такое время «доброе утро». Поскорее отключить будильник, женщина-робот сама не заткнется.

Утро выдалось странным. Пришла на ум ясная идея непременно запомнить мобильник Димки, ведь если что случится, Аля не помнит его номер. И вообще ничей, кроме своего. Тест на уровень эгоизма можно не проходить.

Утром всегда душно. Нужно скорее распахнуть окно. Форточка заколочена, приходится сразу – окно. Димке от этого холодно, но пока он дрыхнет, можно немного проветрить. Потом будет жаловаться, что его продуло из-за нее, что она это намеренно. Ну и пусть.

Затем начал вспоминаться минувший сон про какую-то любовь-страсть, не с Димкой. Она, конечно, не расскажет – он еще заревнует. Умудряется ревновать даже к снам.

Желание выпить кофейку споткнулось о гору посуды в раковине. Обещал помыть. Ну, спасибо, муженек. Хотя какой он муж, так, живут вместе. Можно подумать, отметка в паспорте стала бы убедительным поводом мыть посуду каждый день. Аля назло врубила радио, принялась драить посуду и вслух с собой разговаривать:

– Вот тебе и доброе утро! Отлично, даже чашку за собой не помыл. Вот такая любовь у нас. А на хрена мне такая любовь? Спасибо тебе, дорогой, за заботу. Да лучше бы я сдохла, – тут Аля принялась размазывать по щекам невидимые миру слезы. – Еще тогда, в больнице. Или под машину бы попала. На хрен так жить?

Непонятно было, слышал ли этот монолог Димка. Во всяком случае, виду он не подал. Запоминать номер его мобильного напрочь расхотелось.

Весна омерзительна. По центральным улицам еще прибрались, но стоит сделать шаг в любой проулок или двор – и вот она вся суть жизни, лежит на поверхности, копать не нужно. Все, что скопилось за зиму – а это не так мало, 4-5 месяцев снега и безнадежности – антропология в действии. Вот так живут современные аборигены.

Вот «фанфурики» – последний способ выжить в долгую зиму, смертельно-опасный, потому и последний. И прочие емкости разной нездоровой жидкости. Говно собачье и человечье. Шприцы. Несчетное число выкуренных сигарет.

Рядом с пошарпанным зданием роддома – будто и не роддом это вовсе, а, например, морг – медицинский колледж. Тоже серый, фасад крашен лет десять назад. Студенты раскидывают лопатами серые остатки зимы. Рукава по локоть закатаны, перебрасываются снежками, смешками – чем не строители нового будущего? Аля послала со своей остановки «бамовцам» физкульт-привет.

Минут двадцать не шла нужная маршрутка. И, кажется, вообще никакая. Люди на остановке все как один напряженно вглядывались в пустую даль. Будто от их пристальных взглядов маршрутка прибудет скорее. «Прям какая-то коллективная медитация, – подумала Аля. – Еще бы разожгли костерок и попрыгали бы вокруг с бубном». На остановке был такой дубак, что Аля бы даже попрыгала. Но без бубна было как-то неловко.

«Непременно заболею. И никто, ни одна живая душа кружку не подаст. Димка даже свою грязную не протянет. Буду глотать слюни и ждать лета». Но это было заранее обреченным на разочарование и депресняк занятием, Алька знала. Лето ничем не лучше: душно, ни ветерка, постоянно хочется пить. «Уехать бы отсюда навсегда. Действительно, что держит?». «Бамовцы» тем временем раскидали весь снег и бодро покуривали сигаретки. К ним уже спешил посол с трехлитровой баклажкой свежего пенного.

Уже закинув одну ногу в маршрутку и выставив локти, не пуская обмороженных попутчиков влезть вперед нее, Аля вдруг вспомнила, что сегодня важная встреча с новым респектабельным клиентом и ей, как главному пиарщику фирмы из трех человек (о кадровом составе этой фирмы клиент догадаться не должен) надлежит показать презентацию пиар-компании и убедить важных чуваков, что ее команда самая крутая. Допустим, презентация, как всегда не готова. Ей как раз нечем заняться в маршрутке. Заняв козырное место лицом к движению, Аля достала ноутбук только затем, чтобы убедиться в его полной разрядке. Ну что же, вместо утреннего кофе на рабочем месте можно успеть наклепать пару слайдов, а остальные недостающие компенсировать природным обаянием.

Вот и офис – как дом родной. Полгода – вроде как приличный испытательный срок, чтобы понять, стоит ли оставаться здесь дольше. У дверей Алю осенило: Оля и Коля еще на той неделе договорились, что наденут розовые галстуки и туфли с острыми носами, и Але следовало также соблюсти дресс-код. Только до важной встречи где-то сорок минут, в ноуте нет презентации и на Але джинсы, свитер и кеды – чудненько! Отличное начало дня. И конца ему не видать. Мучительно захотелось невыпитого кофе. «Зайду в то кафе за углом, там позвоню своим, скажу… Что-нибудь придумаю».

В кафе в такой час еще никого. И кофе растворимый…

– Вы издеваетесь?

Аля порылась в карманах. Потом в сумочке. В узких карманах джинсов. Телефона нет – украли или дома забыла. Позвонить бы Димке, узнать, оставила ли дома или теперь разоряться на новый. Но она не помнит его номер.

– А пошли вы все, – сказала Аля и хлопнула дверью кафе так, что чуть не отвалилась «музыка ветра».

«Отличный денек. Круче некуда», – Аля плевала по сторонам и шла уже без всякого направления. Не идти же в офис в таком наряде, без телефона и презентации и главное, в таком настроении. Зарядил дождик. «И как назло ни одной вшивой забегаловки на пути», – только подумала Аля, и тут же за поворотом появилась вшивая подвальная забегаловка. Кофе тут с виду никакого не было никогда, но Аля на всякий случай спросила. Оказалось, есть растворимый.

– А меню у вас есть?

– Все перед вами, – с неиссякаемой скукой в глазах басом пропела бледная поганка с такой завивкой, какую предпочитали модницы конца 80-х. «Интересно, может, тогда делали кудри, которые по двадцать лет держатся?». На полках стояли разные бутылочки с диковинными этикетками. Але вообще-то обычно некогда ходить по злачным местам или алкогольным магазинам, так что ни одна этикетка ей ни о чем не говорила. Но не уходить же в дождь.

– Можно я у вас дождь пережду?

– Заказывайте и сидите сколько хотите.

Аля вздохнула, и тут взгляд ее зацепило объявление: «Водка (50 гр) – 15 руб., Вино (200 гр) – 50 руб., Коньяк (100 гр) – 30 руб.». «Вот это я в сказку попала! Да-а, такому местечку явно не хватает хорошенького пиара».

– Давайте мне тогда 200 грамм вина, 100 грамм коньяка. И для ровного счета бутерброд за 20 рублей.

Аля оглядела интерьер. За занавесочкой притаились три игровых автомата, запрещенных еще с того года. Вдоль стены тянулась самопальная барная стойка из подручных материалов. Над стойкой висели две фотокартины – «Мишки в сосновом бору» и «Портрет незнакомки». Бледная поганка разместила перед алькиным носом заказанное добро и включила магнитолу, тоже какую-то из 90-х. Из динамиков зазвучал сначала «Камешек в груди», потом «Вот и лето прошло», потом «Рыжий берег наискосок», дальше Аля уронила голову на локти и пропала для реальности на неизвестное время. Часов у нее не было, а понять хотя бы примерно, какое время суток в забегаловке без окон можно только по числу посетителей. Их было трое. Бабушка в вязаном берете и темных очках деловито подсчитала копейки в дрожащей руке, попросила поганку поменять их на рубли и скрылась за занавеской с игровыми автоматами. Мужчина неопределенного возраста и рода деятельности с аппетитом уплетал салат оливье прямо из банки. Дед в грязном ватнике сжал красными пальцами кружку пива и огляделся, куда бы присесть. Аля вжалась в стул и представила, что ее здесь нет, но по законам этого дня дед приветливо улыбнулся ей и присел рядом. Аля сжала нос обеими руками.

– Не пьете в одиночестве? – дед кивнул на непочатые напитки. – Я тоже не могу. Давайте за любовь.

Аля криво усмехнулась. Дед оказался внимательным собеседником.

– Неужели у такой красивой дамы нет своего рыцаря?

Аля окинула печальным взором вино и коньяк, выбрала второе, подняла рюмку и наконец выпила. «Вот вам и запоздалый завтрак, мисс».

– Рыцаря, говорите? Хм… Да есть один. Не рыцарь, конечно. Он… знаете, даже посуду за собой не моет! И дрыхнет до обеда. Нигде не работает. Живет, понимаете ли, за мой счет. Каждый день обещает какой-нибудь фантастический проект. Где-то пропадает, носится по городу со странными типами, которые ему наливают… Приходит домой и спит.

Дед понимающе кивал и попивал пивко. Аля молчала, уставившись на репродукцию «Незнакомки», и не ждала ответа, как вдруг дед прокашлялся и зашамкал губами:

– Все это очень понятно, девушка. Подружки посочувствуют, согласятся, но ни одна не скажет, что делать. Скажи, чего тебе хотелось лет десять назад?

– Десять? Ну, окончить институт, устроиться на крутую работу по специальности… Я вообще-то архитектор. Встретить того самого, выйти замуж, родить ребенка… В общем, ничего особенного. Хотя нет. Была у меня особенная мечта. Мне хотелось попасть на необитаемый остров, где время останавливается. Жить в рыбацкой хижине и писать роман. А вечерами пить в баре с видом на океан.

– Видишь, ты всегда к чему-то стремилась. У тебя были мечты, цели… И это ни к чему тебя не привело.

– Нет, это привело меня сюда – в задрипанную рюмочную с дешевым коньяком и в вашу замечательную компанию!

Аля начинала злиться. Захотелось выскочить на улицу и пойти… И пойти было некуда. Вместо этого она со стоном опрокинула еще и бокал вина. А дед потянулся за ее бутербродом.

– Так вот, раз уж ты мне тут попалась на дороге в этот особенный день, я тебе и скажу. Секрет в том, чтобы вообще ни к чему не стремиться. И тогда…

– И тогда я буду как вы – жить в подъезде, пить пиво в забегаловке для нищих алкашей и ждать, когда же смерть меня заберет?

Дед расхохотался и стал похож на Деда Мороза или на какого-то другого сказочного старика.

– Секрет в том, чтобы вообще ни к чему не стремиться – и тогда в твоей жизни произойдет чудо.

Аля устало наблюдала, как дед доедает остатки ее бутерброда. «Хороший способ получить закуску на халяву – подсесть на уши одинокой несчастной тетке».

– Так почему сегодня особенный день?

– Не скажу. Но, в общем, заходи сегодня в гости. Тебе все равно нечего сегодня делать. Каменный дом на Театральной площади, внизу магазин «Продукты».

«Неплохо устроился старик, в самом центре», – усмехнулась Аля, решив, что ни за что не пойдет ни в какие гости. Стоило отвернуться на секунду, как деда след простыл. Будто его и не было вообще. За занавеской раздались старушечьи ругательства в адрес игровых автоматов, забегаловки и ее посетителей, жизни – старушечьей в частности и вообще.

Аля поспешила на воздух. Дождь давно кончился, в лужах уныло покачивались сломанные ветром зонты. До офиса было пять минут пешком. «Хотя бы зарплату я должна свою получить».

За окном Коля и Оля распекали новенького менеджера Манюню за очередные косяки. Коля важно вышагивал по комнате, трагически поглаживая модную бородку. Заложив большие пальцы в карманы брюк, Оля с видом полного превосходства по всем фронтам отчитывала Манюню ленивым голосом. «Боже, какая все это ерунда» – вздохнула Аля и распахнула дверь.

– Не ждали?

Манюня единственная обрадовалась перемене ситуации, ей явно не терпелось дожить хоть как-то до конца рабочего дня, чтобы напиться в баре с подругой и в слезах поведать ей свои злоключения в конторе «Розовые сопли».

– Признаться, уже не ждали, – холодно отозвался Коля и налил себе из кофе-машины двадцать какую-то порцию за сегодня. – Поздравляю, Аля: проект провалился. Благодаря тебе мы потерпели убытки на общую сумму в один миллион рублей. Конечно, не бог весть что, но ты нам должна…

Аля отняла стаканчик из рук Коли.

– Ничего я вам не должна, понятно? – и выпила, наконец, свою долгожданную дозу кофе. «Блин, коньяк все-таки лучше». – Это вы мне должны. Сегодня день зарплаты, вообще-то. А про базу СМИ, партнеров и, главное, клиентов вы уже забыли? У меня полная копия на домашнем компе. Я сейчас начну всех обзванивать и рассказывать про компанию «Розовые сопли» – что это полный отстой, потому что… поддерживает геев в Амстердаме. Живет на деньги зарубежных фондов. Делает пиар-сопровождение Майдану в Киеве. Или… или… еще что-нибудь придумаю! Но я, пожалуй, так делать не буду.

Аля деловито расстегнула портфель Коли и извлекла оттуда столько бумажек, сколько ей полагалось за прошедший месяц.

– Лишнего не взяла. Прощайте!

– Ужасно выглядишь, – фыркнула Оля. – Ты себя в зеркале видела?

– Нет. Но только бабы умеют унизить друг друга как следует. Манюня, удачи!

На пути к выходу из бизнес-центра Аля заскочила в туалет и ужаснулась: сегодня она забыла не только про макияж, но еще умыться-расчесаться-почистить зубы. «Хорошо, что не попала на ту идиотскую встречу утром. Вот был бы позор».

Раньше Аля мечтала потратить зарплату на новую большую кровать и барную стойку в кухню. Еще сходить к косметологу, взять какой-нибудь курс спа… Теперь все это казалось полной бессмыслицей. Вообще ничего не имело смысла. Особенно все ее планы. Хотя, ничего особенного вроде бы не произошло еще. Куда отправляется человек, которому нечего терять? Обычно на вокзал.

В этом городе на одной площади было аж три вокзала – ж/д, авто и речной. Который из них выбрать? Аля не хотела ничего выбирать. Вспомнила, что со вчерашнего дня не ела. В одном из привокзальных кафе можно было заказать, например, пиццу или бургер. Для бургера надо было широко раскрывать рот, Аля слишком устала для этого. Заказала большую пиццу и представила, что сидит на какой-нибудь piazza в Италии, в Риме. В вокзальном шуме отлично думается. «Сделаю-ка я вот как: поеду туда, куда отправится первый встречный тип, кто со мной заговорит».

– Девушка, который час, не подскажете?

– Не знаю… У меня часов нет, телефон дома забыла. Подождите! А вы куда отправляетесь?

– Я? Домой… Я с поезда.

«Нет, так не пойдет! Домой к себе я точно не хочу и не буду, а этот меня явно в гости не ждет».

Аля поедала пиццу кусок за куском и ждала. Наконец, длинноволосый парень положил перед ее носом записку и какую-то фигню и смылся. В записке было вот что: «Потомственный маг-художник. Немой с рождения. Купите этот волшебный амулет за 100 рублей, он принесет вам любовь и удачу!».

– Эй, потомственный художник, иди-ка сюда.

Парень послушно вернулся и протянул грязную руку для денег.

– Держи, сдачи не надо, – отработанным ударом Аля врезала парню между ног.

– А-а-а! Ты охренела, б..!

– О, вот тебе и немой с рождения! – расхохоталась Аля. – Жрать хочешь? У меня еще пол пиццы осталось.

Парень обессиленно упал на стул рядом, нахмурился, спрятал амулет.

– Что, правда, приносит-таки любовь?

– Отстаньте от меня. Не верите – не принесет.

Аля заказала ему еще и пива. Парень подобрел, спросил:

– А ты куда едешь?

– Да никуда, видишь. Туда же, куда и ты.

– Я? Ну, у меня рабочий день до 6, а потом я иду в одно волшебное место.

– Волшебное? Возьми меня с собой. Вот ты сколько в день зарабатываешь? Пару тысяч? Держи. Я сегодня щедрая. Только ждать тебя не буду. Пошли в твое волшебное место.

– Нет, туда пока рано. Ну, мы можем прошвырнуться.

Художник повел Алю к берегу реки. С воды крепко дуло.

– Это хорошо проветривает мозг.

– Да уж, – Аля повязала уши шарфом.

– Представь, что внутри тебя солнце, и оно греет твое тело. Тогда действительно станет тепло.

– Так ты правда художник? Рисуешь всякие картины маслом?

– Да нет. Не маслом. Я занимался современным искусством несколько лет. Пока не понял, что там тупик. Если, конечно, тебе не нужны деньги от олигархов и признание среди моральных уродов. Моральное уродство сегодня в моде. Я сознательно завязал с искусством, выбрал дауншифтинг – это реально освобождает. На твоем пути встречаются удивительные люди. Происходят настоящие события.

– Значит, теперь обманываешь людей?

– Искусство – гораздо больший обман. Все делают вид, типа все честно. Но там повсюду ложь – от значения каждого художественного жеста до стоимости произведения на арт-рынке. А мои магические камни – шарлатанство чистой воды, это каждому понятно. Как и искусство, это игра, только я не трачу на нее энергию. Я ее, наоборот, получаю и радуюсь, как ребенок.

На скамейке под пляжным зонтом у кромки воды Алю сморило.

– Все, никуда не могу идти, хочу спать, извини.

Художник галантно расстелил свой потертый плащик, явно найденный на помойке – народный вариант сэконд-хенда.

– Тебя как звать хоть?

– Алик.

– А я Аля. Совпали.

– Думаю, это астральное совпадение.

– Нет-нет, вся эта чушь явно не для меня.

– А что для тебя? Большой бизнес? Анархофеминизм? Чайлдфри?

– Нет, нет. Но и явно не это. Давай без всяких измов и астральных тел. И вообще я сплю уже…

Але приснился дед – тот, который в подвальной забегаловке что-то зачесывал про принцев и чудеса. Дед проворно тыкал большой серебряной иглой алькино тело в разные места и тело неожиданно отвечало фразами из старых рекламных роликов, где-то на подкорке они отложились: «Вечная история, банк Империал», «Юппи – просто добавь воды», «Мамба фрутис любим мы все, и Сережа тоже»… Очнулась она оттого, что Алик изо всех сил тряс ее за плечи.

– Эй, старуха, тут на нас чувак пялится нехорошо. Посмотри, ты его знаешь?

На соседней скамейке сидел Димка, пускал дым и грустно кивал.

– А ты чего здесь делаешь? Ты же спишь до обеда, – обидчиво наехала Аля. Вообще-то вокруг уже явно темнело.

– Аля, не нужно ничего объяснять, я все понял. Можешь не продолжать.

– Да я и не объясняю ничего, это я тебя вообще-то спрашиваю. И посуду еще за собой не помыл!

– Ну все, с меня хватит.

– И правильно, и уматывай к мамочке.

Димка покраснел и убежал.

– Это кто вообще? Подозрительный какой-то тип.

– Этот-то? Муж мой. Почти. Был.

– Четко ты от него отделалась. Макарычу расскажу, сразу тебя в свои прямые ученицы возьмет.

– Чего-чего? Какой Макарыч? Чему учиться? Ох, так охота в туалет… А негде. Пошли уже в твое волшебное место.

– Вот-вот, я про него и говорю!

В каком-то полусне добрели они до Театральной площади.

– О, магазин «Продукты».

– Нам туда и надо! К Макарычу с пустыми руками нельзя.

В магазине было все в кучу, но Алик явно здесь не впервые, долго не выбирал.

– Два кило гороха и гречки, пять пакетов молока, две буханки ржаного, сахару, соли, спичек и… бутылочку вот этого ирландского эля.

– Да, основательно…. Но эль как-то не вписывается.

– Платишь ты.

На улице Алик задрал голову к окошку единственной в этом доме квартиры и свистнул соловьем. В окне помахали.

– Пошли, сейчас откроют. Так просто не попадешь, учись у соловьев.

– Так это Макарыч тут живет? Дед такой занюханный.

Алик сдвинул брови:

– Про Макарыча так нельзя. Это наш учитель, великий гуру и просто офигенный чувак.

– Да я с ним пиво пила сегодня утром в рюмочной.

– Не может быть. Макарыч вот уже пять лет никуда не выходит из своего убежища – караулит метаастральные сигналы напрямую из космоса. Мы сами к нему приходим.

В квартиру вела винтовая лестница, вся исписанная какими-то знаками. Вместо звонка на двери висел колокол, на хвосте которого болталась дохлая мышь. Але стало жутко, но нестерпимо хотелось в туалет и выбора уже не было.

– Войдите!

Дверь сама распахнулась. Алик прокашлялся.

– Макарыч! Я Вам продуктов тут принес. И привел одну чувиху. Она, правда, странная.

– Чего?! Я странная? Да это вообще-то я затарилась для вас продуктами на неделю.

В синем кресле с позолоченными ручками действительно сидел дед из рюмочной – только приодетый в пеструю рубаху, с приглаженной бородкой, в очечках. Дед посмеивался и гладил кошку. Вокруг него на полу кольцом сидели тонкошеие девушки с короткими челками и восточными платками, и бородатые парни. Не будь тут деда во главе собрания, Аля решила бы, что попала на квартирник андеграундной группы или домашний показ артхаусного кино. Дед открыл бутылочку ирландского эля и пригубил. В рюмочной он демонстрировал менее избирательный вкус. Алик припомнил:

– Макарыч, она тут плетет какие-то небылицы, что видела вас в рюмочной сегодня утром…

– Да? Ну так оно и было. Я сегодня немного прогулялся – отправил свое астральное тело на прогулку, тогда как мое ментальное тело медитировало здесь вместе с вами. Очи этой девушки были открыты, чтобы увидеть меня. Она особенная.

Все свернули шею на Алю, с обожанием и завистью. Подобало вымолвить что-то умное или хотя бы поблагодарить за оказанную честь. Аля выпалила:

– А где тут у вас туалет?

И все ахнули.

– Чего это они? Никто никогда не испытывает естественной потребности? – шепнула она Алику.

– В туалете у Макарыча прямой канал связи с космосом.

– Блин, ну пописать-то там можно, или все напрямую в космос улетает?

Алик сделал неопределенный жест, задумался, потом махнул рукой:

– Там.

Там, расположившись на крышке унитаза, задумчиво-пьяно курила Манюня. Аля уже начала терять надежду спасти ноющий мочевой пузырь.

– Аля, вот это встреча! А я уволилась, представляете! Сегодня явно мой день.

– И мой тоже… Слушай, что за старик, больной он, что ли? Тут секта? И как ты-то сюда попала?

Манюня пьяненько захихикала:

– Секта! «Розовые сопли» – вот это секта! Здесь люди реальным делом занимаются. Вы про хужистов слышали что-нибудь?

– Я только про других на букву «п» слышала.

– Понимаете, это другой взгляд на законы мироздания. Люди в массе своей гонятся за позитивом – карьера, там, семья, личное счастье, успех, слава, ну и прочая суета. И никто не получает всего, что хочет. В итоге все несчастливы.

– Так-так, насчет избавиться от желаний, чтобы покончить со страданиями я, кажется, уже слышала пару тысяч лет назад…

– Да все-то вы слышали, Аля! Не перебивайте, что за манера! Там, за стенкой сидит реальный гуру, новое воплощение великого Пророка. Только просветление к нему пришло не в тридцать три, а семьдесят три – великий Дед Макарыч познал суть земной жизни. Она проста до смешного, и люди далекие от поисков смысла всего, крутят у виска, когда слышат эту истину. Сделай хуже. Когда не знаешь, как поступить, выбирай наихудший вариант. Если есть возможность ухудшить ситуацию, не упусти этого. Все сегодня пришли к Макарычу неспроста – у каждого все было из рук вон плохо, все что-то потеряли, жизнь у них становилась только хуже. Штука в том, что никто не понимал, что идет единственно верным путем.

– И что же будет в финале этого пути? Великая Херня?

Манюня расхохоталась, Аля тоже, только этого делать не стоило. Вся накопленная за день жидкость хлынула наружу. Через мгновение смеялась только Манюня – Аня стаскивала мокрые кеды, носки, джинсы, трусы…

– Вот видите, Аля, вы становитесь настоящей хужисткой!

Обидно было до слез. Аля завернулась в одеяло, прошмыгнула в комнату и забилась в уголок, в надежде, что никто не обратит внимания на ее наряд. Ученики Макарыча уплетали гречку и по очереди делились своими бедами – что-то вроде соревнования, кому из них пришлось сегодня хуже остальных. Довольный ходом беседы, дед попивал эль и будто размышлял о чем-то астральном. Час, другой… Нет, Аля не смогла это терпеть.

– Слушайте, вы все с ума тут посходили? Уважаемый гуру, я уже поняла, что народ тут вами зобмирован, а вам приятно. Ну так скажите, какая цель этого, как там? Хужизма, похужизма? К чему ведете пропаганду? В какое светлое будущее метите?

Раскаты старческого хохота поглотили возмущенные вопли прихожан.

– А ты как сама думаешь?

– Я, допустим, дурочка, а вы гуру, вот и отвечайте.

Дед молчал и улыбался. Вместо него подал голос Алик:

– А что ты думаешь насчет конца света? Чтобы все перестало быть, взорвать мир, прекратить воспроизведение себе подобных несчастных существ. Конец света – что может быть хуже? Но это логичный финал. «Сделай хуже» – вот все, что мы можем в этом несчастном мире. Даже когда кажется, что хуже уже некуда. Что ты можешь сделать, чтобы стало еще хуже, а?

И все снова обратили взор на Алю. «Да что угодно, – подумала Аля, но выражать свои мысли вслух, находясь внутри сомнительного сообщества, не было ни малейшего желания. – Харакири, коллективное изнасилование и массовое убийство, а, черт, взорвать бы этих всех придурков, как же они меня достали!». Аля бросилась к выходу, но наткнулась на запертую дверь. Ее тщетные попытки справиться с замком сопровождались улюлюканием «хужистов» и хохотом деда. Тут Алю осенило: космический портал!

На этот раз туалет оказался свободен. «Куда дальше?» – Аля принялась наскоро, будто кто за ней гонится, обследовать санузел. Ничего космического не обнаруживалось.

– Что же делать?! – в отчаянии крикнула Аля.

– Сделай хуже, – как будто кто-то шепнул из-за плеча.

Достав с антресоли молоток, Аля как следует вдарила по сливному бачку. Весь унитаз разлетелся на тысячи осколков, потоки нечистой жидкости залили пол и с какой-то космической скоростью стали подниматься, заполнять всю комнату. «Что может быть хуже?» – обреченно думала Аля, провожая уходящий день и стоя по шее в дерьме. Последний вздох и…

…«Доброе утро. Время просыпаться. Семь. Ноль. Ноль»

Кажется, это новый день. Что может быть лучше?..