Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 125




Foto 2

Татьяна СКРУНДЗЬ

Foto 3

 

Поэт, прозаик, родилась в Липецке, окончила Литературный институт им. Горького. Стихи и проза публиковались в журналах «Урал», «Сибирские огни», «Нева», «Октябрь», «Новая Юность», «Юность», «Кольцо А» и др. Автор книги стихов «Се человек» (2016, «Водолей, М.). Живет в Липецке и С.-Петербурге.

 

 

ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ

Рассказ

 

Снег валил третий день подряд, к понедельнику снегоуборочные машины едва справлялись с работой. Повсюду были навалены гигантские сугробы. Они загромождали тротуары и автомобильные стоянки, крепостями окружали узкие пешеходные тропки. А снег все падал и падал.

Мы, студентки, радовались погоде. С однокурсницей встретились заранее, чтобы успеть обсудить важные для нас происшествия минувших выходных. Времени до лекций оставалось предостаточно. Было решено ехать в институт наземным маршрутом, заодно полюбоваться видами заснеженной Москвы. Маршрут пролегал по кривому радиусу от Третьего кольца до самого центра.

Понедельничная столица изнемогала в напряжении пробок, усугубившихся непогодой. Автомобили улитками пробирались друг за другом через вязкую снежную кашу. То тут, то там в трафик вклинивались наглые маршрутки. Наш троллейбус вклинился с второстепенной улицы на проспект и покатил вперед, журча электричеством. В меру заполненный салон прогревался с увеличением скорости. Мы с подругой пристроились на двух одиночных сиденьях лицом друг к другу, болтали и поглядывали по сторонам.

Некоторое время троллейбус плыл посреди моря блестящих автомобильных крыш, словно корабль, величественно возвышаясь над ними. Но вскоре он совсем сбавил ход и поплелся медленнее прочего трафика. Выделенная для пассажирского транспорта полоса сегодня почти вся оказалась занята: справа по ходу движения припаркованные у тротуаров автомобили носами утыкались в беспорядочно наваленные груды снега, задние бамперы далеко выпирали на проезжую часть. Водителю приходилось объезжать их, рискуя сорвать «рога» с проводов. Иногда это занимало довольно много времени. Преодолев очередное препятствие, троллейбус рвался вперед, нагоняя график.

На одном из особенно опасных виражей вдруг что-то стукнуло, заскрипело, металлические соединения звонко щелкнули, и железный транспорт стал, стремительно охлаждаясь и делаясь похожим на пустотелую поделку из старого металлического конструктора – такие были у всех советских детей. Пассажиры забеспокоились. Мы с подругой тоже замолкли и стали вглядываться наружу, пытаясь понять причину остановки.

В салоне кроме нас находились в основном пожилые мужчины, женщин было две или три. Московские пенсионеры да простой коренной люд – кто еще пользуется наземным транспортом днем, в центре столицы? И ездят они обыкновенно на небольшие расстояния. Вечно торопящаяся молодежь в путешествиях из одного конца столицы в другой предпочитает теплое, быстрое, глухое метро. Мы же, проживая в пешей доступности от сразу трех станций, считали троллейбус в Москве экзотикой.

В салоне на минуту прекратились разговоры, головы повернулись в сторону кабины водителя. Кто-то зашептался, а потом стали раздаваться отдельные громкие голоса:

– Ну что? Поедем или как?

– Долго стоять-то будем?

Отворилась передняя дверь-гармошка, затем с лязгом сдвинулась в сторону створка водительской кабины. Из кабины неловко выбралась коренастая черноволосая женщина в оранжевом жилете. Вышла на улицу. Было видно, что она сильно раздражена. Она обошла притихший троллейбус кругом и остановилась позади, у обвисшей веревки штангоуловителя, похожей на дохлую змею. Потянула ее, задирая голову ввысь. Потом вернулась в салон. Злобно взглянув на гомонящий народ, сказала:

– Вот что! Обе штанги оторвались и до проводов не дотянутся. Толкать надо.

Через секунду молчания кто-то из пассажиров, наконец, подал голос:

– Чего толкать?

– Чего, чего, троллейбус толкать. Под провода его нужно подвести, иначе никак.

– Ишь ты чего выдумала! – закричал вдруг другой пассажир. – Толкать! Ты водить научись сначала!

– Вы что, не видите, как машины стоят? Как мне их объезжать?

Один из мужчин, лет пятидесяти, полный, с красным оспенным лицом, вдруг ткнул в сторону водительницы пальцем и через весь салон, словно обличая в преступлении, заявил:

– Да она нерусская!

И добавил еще громче:

– Понаехали! И водить не умеют! Соображай давай, нерусская!

Женщина и вправду была явно тюркских кровей. На широких скулах ее выступил грязноватый румянец. Из-под нависших век воинственно сверкнули черные глаза, но она промолчала и тут же скрылась в кабине. Мне показалось, она заплакала, стало неловко за грузного хама. Галдеж тем временем не прекращался. Подруга моя, как и я, молча наблюдала за мужиками, стоящими прямо над нами и гомонящими пуще других. Взглянув друг на друга, мы угадали общую растерянность.

– Да ладно, что нерусская, – донеслось из конца салона. – А мне вот к жене скорей надо. Она больна у меня. Слышь, водитель, поехать-то когда сможем?

– А я на работу опаздываю!

Женщина выглянула, оглядела всех с вызовом.

– Поехать не сможем, – заключила она. – Кто хочет – выходите в переднюю дверь.

И вновь скрылась.

– До метро тут километр! Эй, нам что, по сугробам идти?

– Ты давай, соображай, – повторил толстяк. Он возвысил голос почти до визга. – Трогайся уже как-нибудь!

– Ишь, чего захотела! – подержали его. – Кто виноват, тот пусть и толкает!

– Ездить не умеют, а мы – толкай.

– А парковаться разве так можно?

– Да ну их, запрудили весь город…

Из дальнего конца салона стали продвигаться к выходу пара средних лет. Выбравшись в уличный гул из гула споров, зашагали в сторону ближайшей станции подземки. За ними вышли еще несколько человек. Мне было любопытно, чем все закончится. Но время тянулось, а спор в салоне не утихал.

– Может быть, пойдем? – неуверенно спросила подруга. – Опоздаем же.

Шевеление усилилось, люди покидали троллейбус, будто подбитый эсминец. Я пожала плечами, готовая было согласиться. Но тут увидела на одном из дерматиновых диванчиков старика лет семидесяти в огромном треухе и женщину, его ровесницу, завернутую по самые брови в ажурный шерстяной платок. Они о чем-то увлеченно разговаривали, совсем не участвуя в общем споре и, казалось, не замечая общей суеты. Оба показались мне необычайно красивыми в своих старинных одеждах и с нежными улыбками, обращенными друг к другу.

– Взгляни, – сказала я и кивнула на них.

В этот миг кто-то из выходящих случайно толкнул старика в плечо. Он поднял лицо, изрезанное морщинами и все еще улыбающееся от доброй беседы с подругой. Огляделся. Заметив, что троллейбус стоит не на остановке, а посреди дороги, спросил у толкнувшего:

– Что случилось?

– Рога сорвались, а эта, троллейбусница, или как ее там… – стал нервозно объяснять один из мужиков. – Толкать, говорит, надо.

Старик миролюбиво кивнул и сказал, не задумываясь:

– Ну, надо так надо. Толкнем, коли надо.

Неторопливо, как это обычно делают старые больные люди, он поднялся со своего места. Собеседница проводила его взглядом. Вокруг глаз ее образовались смешливые морщинки. Народ в троллейбусе вдруг затих, расступился, давая проход старику, который молча прошествовал к выходу, будто Кутузов за орденом к рукам Екатерины. При этом он, стараясь никого не толкнуть, и ступал осторожно. Видно было, что зрение у него совсем слабое. Потом он осторожно спустился по двум ступеням и уже очутился на улице, под снегопадом, когда один из мужчин, много моложе старика, последовал за ним.

Чуть погодя недавние спорщики один за другим стали выходить на улицу. Оспенный грубиян, что так сетовал на чужеземное происхождение водителя, растерянно покрутился туда-сюда, вздохнул, и тоже вышел. В салоне остались только женщины и мы – студентки. Кто-то хихикнул. Подруга Кутузова спокойно глядела перед собой, в ее лице читалась какая-то светлая мысль. Троллейбусница снова высунулась из кабины. Колкий взгляд ее как будто потеплел.

Позади троллейбуса раздалось:

– Э-эх, ух-нем!

Машина качнулась раз, другой и вдруг покатилась по направлению к тротуару, туда, где заканчивался автомобильный парковочный карман, заваленный сугробом.

– Ура! – донеслось с улицы.

Троллейбус прокатился пять-семь метров и остановился. Водитель выскочила наружу (в снежной завесе замелькала яркая ткань рабочего жилета), парой ловких движений водворила токоприемники на место. Машина ожила мгновенно, как и не умирала вовсе. Что-то в ее утробе загудело, затрепетало, электрическая кровь потекла по жилам, забилось где-то невидимое железное сердце. От радиаторов под сиденьями в ноги полилось тепло. Троллейбусница вернулась, открыла оставшиеся две двойные гармошки дверей. Пахнуло свежим снегом, морозным воздухом. Мужчины заходили обратно раскрасневшиеся, возбужденные. С улыбками они кивали друг другу и рассаживались. Одним из последних в среднюю дверь зашел Кутузов. На треухе его образовался небольшой сугроб. Он снял большие холщевые, на меху, варежки, потер замерзшие ладони, подсел к своей даме. Глаза его весело блестели.

Троллейбус тронулся. Мы доехали до следующей остановки и поспешили к станции метрополитена – лекции вот-вот должны были начаться. До самого нашего выхода старик со спутницей продолжали прерванную аварией беседу, а другие пассажиры – и женщины, и мужчины – молча думали каждый о своем. Но отчего-то мысли их были понятны, и все эти незнакомые люди казались – как будто – семьей. Неведомая соборность свершилась только что на наших глазах, мы тоже чувствовали себя ее участниками, и даже немного жаль было покидать троллейбус, вдруг сделавшийся похожим на Ноев ковчег.

На выходе мы столкнулись с новыми пассажирами, не ведающими о том, что только что произошло, чужими, лишенными некой тайны. Они невесело смотрели в пустоту и не видели ничего вокруг. Всех их хотелось обнять и пожалеть.

 



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика