Артем ТАТАРИНОВ

 

Родился в 1983 г. Окончил Тюменский государственный университет (факультет математики и компьютерных наук). Писать рассказы начал в университете. Публиковался в журналах «Гвидеон», «Homo Legens», «Безымянная звезда», «Дети Ра», «Студия» (Германия), «LiteraruS – Литературное слово» (Финляндия), «Флорида» (США). Занял I место на конкурсе научно-фантастического рассказа «Будущее – для человека!» в номинации «Рассказ об искусственном интеллекте и роботах будущего» (Н.Новгород, 2015). Живет в Тюмени.

 

 

КРИСТАЛЛ

Рассказ

 

Сделать татуировки мне порекомендовал электронный гороскоп. Я очень удивился, увидев на экране такой странный совет. Более того, когда я попытался зайти на этот сайт еще раз, его не оказалось на месте. Исчез, как будто и не было никогда.

А татуировки вот какие: «На левой руке – вода, на правой – огонь». Ну, мне так и сделали: на одной руке как бы пламя воды, а на другой – ручеек огня. Неплохо получилось... И я пошел покрасоваться перед друзьями. Как всегда – в «Блюз-клуб»...

Пришел, а их там и нет. Ну и ну! «Блюз-клуб» – и никого из нашей компании, такое и представить-то трудно! Я сел за дальний столик в углу. Сцепив пальцы замком, положил руки на стол и откинулся на спинку стула. Понаблюдав несколько минут за бесчинством голографики в центре зала – сказочные миры рождались и погибали в вихре молний и метеоритов – решил заказать себе что-нибудь выпить.

Но не тут-то было. Я не смог разнять ладони! Похолодев, я уставился на свои руки. Ребра ладоней срослись, и в них, как в бутоне, вырос розоватый полупрозрачный кристалл. Сантиметра три высотой, толщиной с палец... Наверное, окажись в моих руках граната или змея, я удивился бы меньше. А тут едва с ума не сошел. Глаза вздулись пузырями, ноги обмякли, язык потек изо рта клубничным киселем. Я помотал головой, пытаясь собраться. Еще секунда – и я начну орать.

Подошла Мэйверик. Это меня немного успокоило. Все будет нормально, подбодрил себя я. Наверное, у меня просто какой-то сволочной глюк.

– Привет, – она села напротив.

– Приветик, – я опустил замок ладоней под стол.

– Какие новости?

– Ничего особенного, Мэйв.

– Что-то ты бледен... Не болеешь?

– Нет, – не надо пытаться разжать руки, не надо. Они разожмутся, все будет в порядке, все будет хорошо.

– Хмм... Тогда ты, наверное, сможешь ответить мне на один вопросик... Ну-ка, скажи, что такое метачтение?

Я начал сползать под стол. Я растворялся в воздухе, и напольный кондиционер засасывал меня как неприятный запах... Какое еще чтение?

– Какое еще чтение?

– Метачтение.

– Впервые слышу…

– Я так и знала! А еще хвастался своим интеллектом! «А у меня! А у меня! На скантесте!..» – кто так говорил?

– Ну ладно, ладно тебе... Так что это?

Притихла. Наверняка думает: не хватила ли через край? Чутье у нее прямо-таки феноменальное. Значит, сейчас смилостивится... И вот уже она прикасается прохладной ладошкой к моей щеке.

– Ну, не сердись. По правде, я сама это только что узнала. Метачтение... В общем... Это когда в книге тебя волнуют не сюжет и не судьбы героев, а сам язык... Трудно объяснить... Ну, представь: люди смотрят на море. Что их интересует? Одних – проплывающие мимо корабли. А кого-то – как играет вода...

Все, я больше не могу!..

– Мэйверик, у меня кристалл в ладонях вырос!!!

– Кристалл?..

Я достал руки из-под стола.

– Красивые тату! Такое впечатление, что это не просто вода, а пламя воды, и не просто огонь, а ручеек огня...

– Так и есть.

И я раскрыл ладони. Почему-то именно в этот момент мой нос превратился в тающую свечу, расплавленный воск капал на брюки идеально ровными желтыми кружочками. Несколько минут Мэйверик смотрела на кристалл с открытым ртом. Потом потрогала моего гостя кончиком мизинца.

– Настоящий...

– Помоги мне! Мне страшно! Я схожу с ума! Что это такое?

– Ммм... Когда ты сделал татуировки?

– Около полудня.

– А кристалл когда вырос?

– Минут десять назад.

– Может, татуировщики впрыснули тебе каких-нибудь нанороботов? Или это какие-то споры, генетические мутанты? Которые используют твое тело...

Я заплакал. Слезы не хотели картинно течь по щекам, они болтались прозрачными шариками перед глазами, как при невесомости.

– Так! Я на машине. Поехали в тату-салон!

Я подчинился. С замком на животе я пошел за Мэйв...

Вместо салона татуировок был пустырь. Метров этак пятьсот на пятьсот.

– Понимаешь, я ведь всегда считал татуировки ерундой! А тут гороскоп сказал... А дела шли хуже некуда, да еще два новых модуля памяти сгорели! Я и подумал, что это мне поможет.

– Какой гороскоп?

– Да на сайте одном, чтоб его черти забрали... Хотя... Он уже и так пропал.

– М-да... А давай я его тебе отломлю...

...Я вырвался. Больно, будто ломают палец...

– Терпи... Или ты хочешь всю жизнь ходить с руками на животе?

Бооооооль. Зачем-то Мэйверик сломала мне руки и ноги, потом вернулась к пальцам – и не пощадила ни одного. Потом начала ломать ребра, одно за другим. Когда затрещал мой череп, я взмолился: «Хватит!»

Мэйв удивилась: «Так ведь я еще и не начинала. А вот сейчас…». И тут на меня будто бульдозер свалился. Из него вылезли ужасные биороботы и стали разрывать меня на атомы...

– ...Ну вот и все. Ты так орал, что сюда скоро нагрянет вся полиция города. Сматываемся.

Странно... А мне казалось, что я молчал... В машине я посмотрел на сцепленные ладони – кристалла не было. О радость! Я попробовал расцепить руки – не получилось!!! Зато новый кристалл вырос прямо на глазах. Я замычал, мои зубы начали крошиться, как печенье, и скатываться в желудок. Мэйверик увидела и закрыла глаза. Потом сунула руку в карман: «Старый кристалл исчез...»

Она завела мотор. Мы резко тронулись с места. Если бы мы были не в городе, то поехали бы именно туда. Но раз мы уже тут, то должны уезжать отсюда. Ведь так? Сначала пригород, потом степь, потом пустыня, потом наконец-то горы, долгожданные горы – лестница в небо. Узкая горная дорога, и вот наконец-то секретная пещера. Видимо, Мэйв меня любит, раз так со мной возится. Надо бы обнять ее... Но я же не могу разомкнуть руки! Зачем мы здесь? Может быть, робот в нашей секретной пещере выгрузит мой мозг в искусственное тело, и я стану киборгом? Такие случаи бывали, я по телевизору видел! Что же она все время молчит? Зачем мне этот кристалл? И что в секретной пещере может нам помочь, кроме нанотехнологического меча и транскрипторных генетических модулей?

– Очнись! Очнись! Приехали!

Я открыл глаза... Главная площадь... Ювелирный магазин... А где пещера? Я начал тонуть в асфальте, и если бы Мэйверик не умела ходить по воде, как чайка, я бы утонул. Мы пришли к Бато.

– Привет, Бато! Посмотри на Хирурга, у него тут такое!.. – Мэйв прижала пальцы к вискам.

Ювелир протянул руку, но я отшатнулся: у него были крючья вместо пальцев!..

– Не подходи ко мне, Бато! Я презираю тебя! Ты перешел на сторону Тьмы!

Слезинка на щеке Мейв...

– Ну не молчи, Хирург! Расскажи Бато!

А разве я молчал?

Бато стал изучать мой кристалл с помощью каких-то приборов. Готов поклясться, что один из них подмигнул мне!

– Да, Мэйв, ну и случай!.. Понимаешь, это не минерал. И нанороботы тут не причем. Это что-то невероятное. Он не из атомов! Он не из кварков! Я не знаю, что это!

– Может быть, это Бог? – спросил я, но на меня почему-то не обратили внимания.

– Но, Бато, из чего-то же он должен состоять!

– Он состоит! Из самого себя. И что это такое я, хоть убейте, не знаю! Попробуйте сходить в клинику наномедицины. Этот кристалл хоть и не имеет к ним отношения, но их техника может пригодиться.

– А, может быть, это малахит? – опять вылез я. Что за ядовитая жижа отвратительно зеленого цвета льется у меня изо рта? Неужели моя речь?

Не понимаю, почему мы просто не пошли в клинику пешком или не поехали на машине. Зачем ползли на коленках по зловонным канализационным трубам среди полчища крыс? Зачем медитировали три года перед дверями клиники в позе молнии, разгадывая коаны, вместо того чтобы просто войти? Зато когда мы почти достигли просветления, то прошли сквозь стены. Не понимаю, зачем это было нужно, но Мэйверик виднее.

– Хорошо, что вы обратились ко мне, – сказал старенький врач.

Я обрадовался – меня спасут!

– Вам очень повезло, что вы обратились именно ко мне! Я вас не выдам! Ваш кристалл опровергает всю нашу науку, всю теорию и уж тем более практику. Если вы засветитесь с этой штуковиной – корпорации просто убьют вас, отпилят руки и положат их в криогенную камеру. Вы чертовски опасны с этим кристаллом в руках! Когда такая штука находится у какого-то простого, беззащитного человека... Им будет легче уничтожить вас, чем перестраивать всю науку...

И мы поехали домой к Мэйверик...

– ...Как ты думаешь, – прошептала она, положив голову мне на плечо, – может, это знак судьбы? Ты отмечен? Тебя выбрали?

– А, может быть, это возмездие человечеству за его грехи? И я только первый?

– А вдруг это знамение для человечества?.. Откровение?

– Не знаю... Если к кому-нибудь и приходит откровение, то лишь о конце света...

– Знаешь, что я думаю?..

– Что?

– Конец света не означает начала тьмы...

 

...Теперь я – экспонат в Галерее Уродов с двумя сотнями в неделю. Мы с Мэйверик поженились, и она кормит меня с ложечки. И вот дня два назад кристалл вдруг начал мне что-то нашептывать…

 

 

НОВОЕ ТАНГО

Рассказ

 

Что же касается Бернуазы, то после той таинственной истории с синим жемчугом она забросила экспедиции и теперь работает в конторе. Окна ее кабинета выходят на набережную, но куда чаще, чем в окно, она смотрит на стенные часы и шепчет: «Беги, стрелка, беги скорее, а я расплачусь с тобой своей жизнью». Она уже не читает книг, что кусают за пальцы, не слушает музыку, от которой на стенах дома вырастают магические кристаллы. И все-таки она осталась тем человеком, кто всегда специально наступит на тлеющий окурок на асфальте и никогда, даже случайно – на проклюнувшийся сквозь бетонный щебень росток. Ее последнее развлечение – все время повторять про себя строчку из детской книжки: «Лошадка в лошади тоскует».

Что же касается Антеона, то ведь он всегда говорил, что губы у Франсиетты цвета крови из его сердца. Ах, эти волосы – сажа ангельских перьев, ах, эти руки – мятежные кречеты! Все эти ядовитые поцелуи, паучьи объятья, горгоновы взгляды не могли кончиться добром, жить с ней было не легче, чем прочитать книгу от корки до корки во сне. Разделенные двойным стеклом столь разных судеб – что же еще могло быть с ними? Лишь когда он увидел, что по его глазу ползет муравей, лишь тогда, ах, лишь тогда он понял, что превратился в дерево – и птичка ее руки больше никогда не садилась ему на плечо.

Что же касается Меллинии в ее последний вечер в городе перед отъездом, то, о, чтоб описать тот осенний вечер, надо взять гитару, закрыть глаза, вспомнить ее волосы, шелковой пелериной кутающие плечи, вновь услышать ласковые колокольчики ее смеха, и дать пальцам самим найти перебор струн, и повторять, повторять, повторять его, отправив другую руку в путешествие по ладам гитарного грифа – пока эта мелодия пронзительной щемящей жалостью не даст понять, что прошлого не вернуть, что никогда уже ветер не составит букет из сладкого запаха ее духов и терпкого аромата прелых кленовых листьев, что один-единственный шаг на развилке лабиринта жизни уводит человека с этого перепутья навсегда, и даже все гитарные оркестры мира никогда не опишут и доли секунды того осеннего вечера.

Что же касается Деорхина, то волшебная страна, которую он искал так долго, по словам гадалки, была совсем близко. А Гретелиса, что все время вздыхала рядом, открыла ему свою тайну: она и есть эта страна. И Деорхин был бы счастлив, если б не уверял, что в момент, когда согласился с Гретелисой, где-то поблизости хлопнула дверь, будто бы закрываясь навсегда. И вместо счастья с Гретелисой он нашел безумие. Теперь каждый вечер он молча смотрит в бутылочное горло как в дуло винтовки, а Гретелиса, хоть и считает, что Господь не доложил музыкального слуха на ее тарелку талантов, все напевает ту песню, которая начинается со строк: «После пожара в лесу снег леопардовый». И даже когда у них дома поселился между оконными рамами маленький человечек, они не стали обращать на него ни малейшего внимания. И когда Деорхин совсем перестал разговаривать с женой, у нее в голове завелся Голос, который увел ее далеко-далеко по молочно-черной дороге снов.

Что же касается Элибельги, то она наняла двух разбойников и сказала им: «Сделайте так, чтобы я его никогда больше не увидела». И они ее ослепили. И это было именно то, что она хотела.

Что же касается Маттиагена, то уж сколько раз его выбрасывало на берег бездыханным утопленником после звонка: «Я была не до конца искренняя. Мне было хорошо с тобой, но сейчас я помирилась с тем, кого я очень». И всякий раз чьи-то ноги в летних босоножках останавливались рядом с его неподвижным телом, и чей-то взгляд электрическим разрядом оживлял его сердце, и чьи-то губы делали ему искусственное дыхание – чтобы через несколько месяцев прошептать в телефонную трубку: «Я его случайно встретила, я еще в школе всегда». И тем не менее, и несмотря на все это, едва он нашел на берегу залива мягкую раковину, пульсирующую как сердце, то немедленно бросился за Натальолой на вокзал. А ее поезд уже вот-вот должен был отойти, и она как раз ждала Маттиагена на перроне – ждала безумно, судорожно, до стискивания ладоней, до автоматных очередей каблуков по брусчатке, и сигареты ломались в пальцах одна за другой как судьбы.

Что же касается Кордиэллы, то она была на грани изгнания с позором из-за того самого дела о словаре мертвых снов. Она уже и сама была готова уволиться в тот день, когда вышла из дому во взъерошенное утро, несущее в своем чреве послеполуденную грозу. И всем на удивление, как и вчера, катился средь облаков горящий апельсин солнца, и весна швыряла пригоршни неба за ворот прохожим, и настроение у Кордиэллы было как простреленный позвоночник, и не хотелось ей пить воздух этого города зрачками, и откусывать ресницами отпечатки хрустальных храмов. Она шла по тротуару, по сведенной автомобильной судорогой улице, пиная осколок бутылки, будто звоня в колокольчик. Еще одна неудача стала бы перышком, ломающим хребет тираннозавру. Но судьба все-таки ответила ей. Прямо за огромной головой белой змеи стоял он: тот, кто терроризировал весь город; тот, чьи глаза кишели осьминогами; тот, кто убил Амиалло. Он думал, что его никто не видит и кромсал ножницами рыбу. Кордиэлла достала из кобуры пистолет, прицелилась и наконец застрелила человека с пулями вместо зубов.

Что же касается Хакелфела, то он сдал, осунулся, постарел, и бабочка с прозрачными крыльями давно уже поселилась на его переносице. Тем не менее, студентки пристально и хищно впиваются в него взглядом как юные акулки, когда он идет мимо них по коридору университета, никого и ничего не замечая, и на рубашке его континентами темнеют пятна пота. Спина его согнута под невидимым грузом, и кажется, что ему уже все равно, кто избавит его от этой ноши, рука друга ли, или грабителя... Теперь он, как и все остальные люди, засыпая, просто опускается на илистое дно сна, где чуть колышутся водоросли воспоминаний, и мелькают черные жуки-плавунцы угрызений совести. Тот странный телефон он, испугавшись, выбросил в реку – и как раз падая, телефон зазвонил. Конечно же, Хакелфел не знал и не мог знать, что это был призрак его жены.

Что же касается Беттуин, то она обнаружила мертвую чайку, с которой все и началось, гуляя по пляжу вместе с Теиналлтом. Птица лежала на границе земли и моря, одно ее крыло трепали волны, когда-то белые перья посерели и разбухли. Перышки другого крыла, испачканного песком, ворошил ветер, они отзывались ему как живые, а он пробегал по ним, как по клавишам рояля. Теиналлт тоже подошел к телу чайки, босые ступни холодил вечерний песок. Небо заволокли тучи, начался дождь. Выбившиеся локоны Беттуин намокли и прижались к щекам словно маленькие черные змейки. Дождь прибил второе крыло чайки к песку, как к кресту. Теиналлт обнял Беттуин, их губы осторожно соприкоснулись. И уже падая глубоко вниз, в самую сокровенную тьму поцелуя, Беттуин краем глаза заметила, что чайка-то... чайка-то... ожила!..

Что же касается меня, то я превратился в того, кто читает сейчас эти строки и ничего не помнит ни о снежной сиреневой весне в перламутровом городе, ни обо всех тех, кто сгинул уж навсегда в ритме паутинного танго иных миров.