Салават КАДЫРОВ

 

Родился в 1951 г. в д.Кунакбаево Челябинской области. Публиковался в журналах «Урал», «Север», «Крещатик», «Южное сияние», «Волга», «Зинзивер», «Дети Ра», «Новая реальность», «Футурум Арт», «Журнал ПОэтов», «Зарубежные записки», газете «Поэтоград», в альманахах «Южный Урал», «Высокие широты», в сетевых изданиях,

антологиях. Лауреат премий журнала «Футурум Арт», газеты «Поэтоград» и региональных конкурсов. Член Союза писателей ХХI века. Живет в г.Верхний Уфалей.

 

 

РЕВОЛЮЦИОНЕР

Рассказ

 

– Эй. Воин!

– Что тебе?

– Фронт не проходил?

– Не видел.

– Куда он запропастился?!

Примерно такой диалог мог состояться в нашей деревне в любое время, и никто не удивился бы этому, хотя нет никакого театра военных действий. Просто наши деревенские мужики Воин и Фронт родились в суровые годы Великой Отечественной войны, чему и обязаны своими необычными на слух именами.

Великая Октябрьская революция принесла не только диктатуру пролетариата, но и новые советские имена. Эта мода – давать своим детям необычные имена – дошла до нашей глухой, затерянной в самом центре страны деревушки лишь в сороковые-шестидесятые годы прошлого столетия.

Вся деревня обсуждала каждое новое имя, как событие чрезвычайной важности, наряду с посевной или уборкой урожая. Кто-то ругался, кто-то смеялся, а некоторые даже завидовали находчивости родителей младенца, еще не понимавшего, на что он обречен. В деревне как будто шло негласное соревнование в придумывании имен, в котором участвовали и стар и млад.

Но больше всех преуспел в этом Мартин. Он перещеголял всех. Может, потому что у него самого было не совсем обычное для наших мест имя. Он и сам не ведал, в честь какого знаменитого тезки был обречен жить в одиночестве среди других имен. Никто, кроме Мартина Лютера на ум не приходил.

 

И дали мне имя,

имя яркое и звучное

и научили отзываться,

удивленно узнавая себя

в имени своем,

по роду-племени

от отца и матери,

чтоб я мог сказать

«служу отчеству!»

 

Когда у Мартина родилась первая дочь, он назвал ее Ревой. «Рева», «Рева», «Рева» – повторяли люди и ничего не понимали. Такого имени еще не было. Перебрали в памяти все новостройки пятилетки, острова и моря, какие знали, даже детали комбайнов и машин, но Реву не нашли. Тогда решили, что ничего прогрессивного в этом имени нет. Сплоховал Мартин, думали они, переборщил. Но Мартин себе на уме, никому толком так и не объяснил.

Работал он ветеринарным то ли фельдшером, то ли врачом, сельчане же называли его «коровий лекарь». Лечил он или калечил бедных животных, тоже неведомо, так как коровы об этом не мычали. Ходил он громко, приседая на длинных пружинистых ногах, и смеялся крупно, обнажая желтые лошадиные зубы каждой своей удачной шутке. Шутить он любил и умел. Мужики даже говаривали между собой, что он «хохмач», а этого звания удостаивался лишь человек, пользующийся всеобщим вниманием. Был он вроде открытым и понятным человеком, но имелась у него одна странность, которую ему прощали хотя и тихонько посмеивались.

Каждый вечер в 21 час московского времени он слушал по радио «Последние известия». Казалось бы, многие слушают новости, и ничего в этом странного нет. Но как?! Вот именно, как?!

В отличие от многих радиослушателей, Мартин вплотную садился к комоду, на котором стоял приемник и отключался. Это было святое время Мартина. У него отвисала челюсть, и неудержимая слюна стекала на руки, лежащие на кнопках радио, а оттуда, собираясь с силой, на комод, но он этого не замечал. Казалось, он слушает не только ушами, но и ртом, глазами и руками. Вся его отрешенная и напряженная поза говорила о том, что он там, где горела лампа приемника, освещая надписи «Москва», «Берлин», «Рим», «Париж». Домочадцы постепенно привыкли к его чудачеству и не мешали ему быть самим собой.

Мартин ловил каждый треск, каждый шорох и слушал «Последние известия», как в последний раз в своей жизни. Он уже знал голоса всех дикторов как самых близких своих друзей и определял по ним их настроение и самочувствие. Он слушал и спорт, и погоду, и когда по радио звучало: «Вы слушали «Последние известия», текст читали дикторы такой-то и такая-та», – начинал просыпаться и приходить в себя. Он словно возвращался из глубокого гипнотического сна, медленно обретая сначала себя, а потом все остальное. Обнаруживая слюну, захлопывал челюсть, вытирая рукавом подбородок и комод, виновато оглядывался на домочадцев. Люди говорили, что это причуда, но бабка Матреша утверждала, что «радиоболезь», и настойчиво предлагала свои услуги по излечению «коровьего лекаря» от этой напасти. Но Мартин всякий раз отмахивался от нападок бабки-знахарки и, казалось, жил только ради того, чтобы дождаться вечера и послушать свои любимые «Последние известия».

Когда же Мартин напивался по случаю праздника или зарплаты, жена брала ребенка и уходила к соседям. Нет, он не скандалил, не буянил, как некоторые, он разговаривал с радиоприемником. Включал его на полную громкость и, подражая голосу своего любимого диктора, спорил с радио, доказывая ему свое с учетом местных проблем и состоянием поголовья крупного рогатого скота. Он спорил до хрипоты и в качестве последнего аргумента в свою пользу бил по крышке приемника огромным кулаком до тех пор, пока тот не замолкал, признавая его правоту. А наутро, завернув радиоприемник в детское одеяло, нес его огородами к местному радиомастеру. Он уже несколько раз выкидывал приемник в окно, обрывая его со всеми проводами, потом опять ремонтировал и каждый вечер слушал «Последние известия». Крышка приемника была разбита вдребезги, и жена укрывала ее от посторонних глаз расшитой петушками салфеткой.

 

Не хватает времени

От своего имени

Выступить по жизни

На благо отчизны.

Не хватает имени

Стукнуть по темени

Отродье племени

Не нашего семени.

Не хватает жизни

В бремени времени,

Чтоб не исчезнуть

Без своего имени.

 

Свою вторую дочь Мартин назвал Люцией. Люция – красивое имя, говорили сельчане, но опять ничего современного не находили. Но когда они о дочерях Мартина говорили как бы вместе, получалось – Революция. «Ай да Мартин! Молодец, Мартин! – говорили люди и восхищались его находчивостью и остроумием.

Революция росла, потому как летела жизнь, Мартин старел потихоньку, но мужик еще был хоть куда. Тем временем в деревне появились Марат в честь Жана Поля, Октябрина в честь Великого Октября и Дэтея в ознаменование нового тогда семейства советских тракторов ДТ. Они с успехом пополнили наш деревенский список необычных имен наряду с уже известными нам Воином и Фронтом. С восторгом об этом событии писала районная газета «Знамя труда».

Жизнь шла своим чередом. Мартин лечил коров, страна строила развитой социализм, а жена Мартина снова ждала ребенка. Люди ждали чуда. Они догадывались, что Мартин опять задумал нечто необычное. Как-то по большой пьянке Мартин признался своему соседу, что ждет мальчика.

– Мальчик будет! Я хочу мальчика! – кричал он своим зычным голосом. Вскоре об этом заявлении знала уже вся деревня.

И жена подарила ему мальчика. На радостях папаша тут же окрестил его Нером. На этот раз люди не стали склонять это необычное имя на все лады и искать его среди пламенных революционеров, даже и не вспомнили о Джавахарлале Неру, потому как знали, что он здесь ни при чем. Они произнесли имена всех детей Мартина вместе и ахнули. Чудо произошло! Ай да Мартин! Революционер – звучало не только современно и необычно, но и революционно. Мартин был на самом высоком небе от счастья, все случилось так, как он задумал и когда-то мечтал. Люди восхищались Мартином, кроме бабки Матреши. Она ругала Мартина за нечеловеческие имена детей, называла его дьяволом и настойчиво предлагала свои услуги по изгнанию нечистой силы. Мартин не обижался, Он чувствовал в себе какую-то тайную силу, способную переделать жизнь.

Но недолго радовался Мартин. Нер заболел какой-то недетской болезнью и вскоре умер. Мартин почернел. Люди его жалели.

 

Кто был пионером

Теперь пенсионеры.

Бывшие комсомольцы

Стали богомольцами.

Идейные коммунисты

Забыли, что атеисты.

Кого раньше ругали

В того и поверили,

Долго к нему плутали,

Что пришли с потерями.

Служившие великому

Делу безбожной эпохи

Поняли, что плохо,

Когда верить некому.

 

Тем временем в деревне начали появляться первые телевизоры. Самый первый смотрели всей деревней. Пришли даже самые древние старушки, уже редко выходившие из дома, все, кроме бабки Матреши. Она наотрез отказалась смотреть на этот «чертов ящик». Мартин ходил каждый вечер, пока не надоел и не услышал откровенно недовольные высказывания хозяйки телевизора в свой адрес. Тогда он решил купить телевизор.

Ранней весной сдал несколько мешков картошки, продал телку и, несмотря на причитания жены, купил-таки этот чудо-ящик. Это был праздник. Радовались дети, засияла и помолодела жена. Телевизор полюбили сразу, пили чай возле него, горячо обсуждая каждую передачу. Жена учила Мартина смотреть телевизор культурно, наблюдая за ним и делая замечания всякий раз, когда у него начинала отвисать челюсть. Мартин и сам старался не забываться, но это было сущей мукой. Ему каждый раз всей душой счастливого телезрителя хотелось проникнуть в самую суть происходящего на экране, уловить одному ему известные таинства эфира. Он боролся с собой, с женой, но победить никого не сумел. Тогда он напился по случаю премии за увеличение привеса откормочного молодняка крупного рогатого скота и решил по душам поговорить с телевизором, но ему не дали и этого. Жена и дети неприступной крепостью встали перед ним, заслоняя собой свое маленькое голубое счастье. Тогда он обиделся и от всего сердца побеседовал с радиоприемником.

Так, старея с возрастом и молодея с годами, шла жизнь в нашей деревне. Она брала свое, даруя взамен маленькие радости и неурядицы для полного ощущения счастья.

Глазастая деревня заметила вскоре, что жена Мартина ходит на сносях. Она не стала пытать ни ее, ни его, потому как знала, ждут мальчика. Лишь бабка Матреша не стерпела: «Черт! Никак не угомонится!» – и перекрестилась, прочитав молитву за здравие всех живущих и зачатых во имя жизни.

Родился мальчик. Радовались тихо, чтоб не спугнуть выстраданное счастье Мартина. Начали искать достойное ему имя. Жена перепотрошила календарь знаменательных дат, а дети предлагали все добрые имена героев мультфильмов и сказок. Но Мартин молчал. Он ходил три дня, а на четвертый, когда все настороженно замолчали, сказал: «Македон!».

Дети плакали, жена кричала, деревня молчала. Она знала, что здесь замешан не иначе как сам Александр Македонский, хотя бабка Матреша говорила про какой-то Армагеддон. По ее разумению получалось Революция – Армагеддон.

Македон рос крепким и веселым мальчиком. Он был точной копией отца, во всем повторял Мартина. И походка, и улыбка, даже в манере отрешенно смотреть телевизор было что-то от отца.

– Повторюша! – дразнили его Рева и Люция.

– Весь в отца! – удивлялась деревня.

Но жизнь – обманщица. Она выдумывает разные телевизоры и радио, отвлекая нас от себя и соблазняя неразгаданной мудростью, ведет нас по дороге времени.

Рева незаметно для всех выросла, тихонько вышла замуж и в положенный срок родила Мартину внука. Мартин ликовал. Он неделю отмечал рождение мальчика, а на следующей запряг лошадь и поехал к нему, чтобы осчастливить его достойным именем. Как только выехал за деревню, его укачало, и он уснул богатырским сном счастливого дедушки, а лошадь, не ведающая дорогу к внуку, свернула на наезженную и привезла Мартина к родному коровнику. Коровы подняли шум, они мычали и ревели, пытаясь разбудить своего доктора, потому как над коровником уже вставала алая заря, как музыка грядущего дня, так похожая на революционный гимн «Интернационал».