Саша ТЭМЛЕЙН

 

Настоящее имя – Александр Змушко. Родился в 1981 году. Окончил Белорусский Государственный Университет по специальности «Биология, биотехнология». Научный сотрудник отдела биотехнологии РУП «Институт плодоводства», Республика Беларусь. Пишет в жанрах научной фантастики, приключенческой, философской и юмористической фентези, альтернативной истории, детской сказки, постмодерна с 2001 года. Участвовал в литературных конкурсах фантастики. Публикуется на электронных ресурсах («Магия ПК», журнал «Фантаскоп») с 2005 года. Рассказ «Конфета» вышел в журнале «Полдень ХХI век». Ряд рассказов принят к публикации  издательством «Эксмо» и издательством «Аэлита». Финалист конкурса «Согласование времён – 2012» в номинации «Проза» с рассказом «Девушка у горы Коя-сан». Для журнала «Кольцо А» предложил новый рассказ.

ИСТОРИИ В НОЧИ

Рассказ

 

Я проснулась. Встала в ночнушке, потому что мне лень одеваться. Пошла в ванную, умылась и почистила зубы. Вода стекает плохо, похоже, трубы засорились. В последний раз их чистили лет пять назад. Наверно, нужно было позавтракать, но мне не хотелось. Я пошла в гостиную и включила телевизор. За окном была ночь, небо затянуло. Но во всех комнатах горел свет. Я не люблю темноту. В темноте прячутся пауки и другие создания. Они только и ждут, когда я выключу свет.

Чтобы сцапать меня.  

Иногда они снятся мне: противная женщина с уродливым лицом, карлик, который жуёт мои тапки, тараканы с головами людей, огромная седая моль, которая стучит в окно. Они зовут меня к себе. Выйти и погрузиться в их мир, в мир призраков и чудовищ, логово ночных страхов, мир мёртвых и пропавших детей.

Но я не хочу.

Они снятся мне ночью, а потому я сплю днём. Днём хорошо; солнце согревает меня. А ночь я не люблю. Ночью страшно, ночью я бодрствую: смотрю фильмы, звоню своим друзьям, читаю книги. У меня было много книг ещё тогда. Иногда я просто звоню знакомым, чтобы услышать их голос. Они уже выросли, стали такими взрослыми. А я нет. Никогда не вырасту.

Никогда.

Я забралась с ногами на диван. Включила телевизор. По десяти каналам не было сигнала, а по пятому шёл «Сказки туманной луны после дождя» Кендзи Мидзогути, по мотивам новелл Уэды Акинари.  Чудесное кино, я смотрела его, наверно, раз пять. Его любил мой отец, и мы смотрели его вдвоём, ещё тогда, когда он жил со мной и мамой. Он любил повторять: «фильм получил приз Венецианского кинофестиваля». Как будто бы фильм стал хуже, если бы не получил ничего.

Отец такой смешной.

Ещё мне нравятся «Черные кошки в бамбуковых зарослях»  Канедо Синто. Где-то на нижней полке серванта лежат кассеты.

Мне грустно.

Я убрала звук и раскрыла недочитанную книгу рассказов-моногатари – «Истории Кондзаку». Рассказ начинается: «Има ва мукаси...», что означает «Однажды...» по-японски. Рассказы написаны слоговой катаканой. О-то сан обучил меня читать по-японски, когда мне было девять лет, но многие иероглифы я так и не запомнила.

«Однажды некий человек поздно ночью покинул свой дом в Киото, чтобы совершить поездку в Нагою. В предместьях Киото он пришел на перекресток, где увидел очень хорошо одетую и красивую женщину, стоявшую в полном одиночестве. Было странно найти женщину в том месте одну в такой час, но он предположил, что есть люди, заботящиеся о её безопасности, и продолжил путь. Тогда женщина остановила его.

– Куда вы идете? – спросила она».

Меня отвлёк звук проворачивающегося ключа.

А жаль, квайдан так интересно начинался. Квайданы – это японские истории о призраках, которые случаются днём. Вернее, не всегда, но намного чаще, чем европейские ужастики. Самое страшное происходит при свете солнца. В этом есть какая-то правда.

В комнату вошла женщина в тёплом пальто из кашемира. Её плечи присыпало снегом. Она сняла пальто, и повесила его в открытый шкаф. Там сиротливо болталось несколько вешалок. Стащила изящные сапожки, постучала ими по полу, сбивая грязь. На ковре остались грязные разводы. Вот неряха!

– Да, конечно, здесь многое нужно поменять, – пробормотала она. – Но квартира отличная, три комнаты, недавний ремонт…

Ох, вспомнила, я видела её на прошлой неделе. Она приходила с тучным мужчиной, одетым, как пижон. Они говорили:

– Великолепный вид из окна, целая прорва квадратных метров, и цена не кусается… В чём-то вы меня надуваете.

– Говорят, что в квартире поселился призрак, – здесь полный дяденька хихикнул. – Двигает вещи, включает воду. Вот почему продаём так задёшево.

– Призрак? – нахмурилась женщина. – Здесь что-то произошло?

Пузатый агент по продажам сразу же поскучнел.

– Да, была тут одна история…. Пятнадцать лет назад. Квартиру занимала семья, женщина и мужчина, мужчина родом из Японии. Как его там звали, не помню. Женщину, кажется, Лерой. У них было двое детей, а потом они развелись, японец улетел в Осаку. Каждый раз рассказываю эту историю, продавая квартиру, – снова хихикнул он, но несколько напряжённо. – Всё равно ведь узнают…. Уже все подробности выучил, и то правда – страшная получается сказка… Сына звали Михаилом, а дочь – Сатоко, на японский лад. Кажется, это обозначает «умная». Дочь была вся в отца, и внешностью и характером, такая же упрямая и своенравная. Только уши оттопыренные, а так – вылитая японка.

Мать её ненавидела. Нещадно била, тягала по квартире за волосы… Видимо, после развода повредилась умом. Психоз, такое случается. Мстила отцу в её лице. Папаша обещал забрать Сатоко в Йокогаму, где он устроился на работу, когда той исполнится семнадцать. Обучал её японскому, они болтали по скайпу. Привозил японские фильмы и книжки. Но за месяц до семнадцатилетия дочери Валерия взбесилась.

Судмедэкспертиза и опрос свидетелей показал, что они начали скандалить. Мать и дочь. И во время ссоры, дескать, Сатоко сказанула, что скоро уедет к отцу, и мать не сможет её бить. И тогда Лера взбеленилась. Схватила её за волосы и стала лупить. А потом ударила её головой об стену. Ещё. И ещё. И ещё. Маленький Миша не мог ей помешать.  На крики пришли соседи. Сатоко скончалась прямо на месте. Её не успели отвезти в больницу. Кругом всё было в крови, пришлось переклеивать обои. Сына отец забрал в Йокогаму. Такая вот получилась история.  Девочку похоронили на Кунцевском. Прочитали над ней эти китайские мантры, да и покоится она с миром.

Мужчина вздохнул.

– Лучше бы я не рассказывал, право слово. Ведь тут такое дело: как только упомянёшь эту историю, так новым жильцам начинает мерещиться какая-то чертовщина. Будто бы книги кто-то из шкафов достаёт, ходит по ночам, холодильник открывает. Продукты портятся и пропадают. Чего только не придумают, не приведи господи!

Ещё говорили, что, дескать, с зарегистрированного на имя Сатоко аккаунта порой приходят странные письма. Наверно, чья-то злая шутка. Наверно, кто-то из школьных знакомых. Дети порой так жестоки… Можете себе представить, что чувствовал отец, получая письма от мёртвой девчонки. Так продолжалось, пока родственники не удалили все её страницы. На Одноклассниках и Вконтакте. И электронную почту. К счастью, младший брат помнил пароль.  И, в общем-то, вся эта история начала забываться….

Звон ключей вернул меня в реальный мир. Женщина бросила их на трюмо, едва не оцарапав лак. Я нахмурилась. Трюмо досталось ещё от бабушки, она вывезла его из Ликово. Этому трюмо лет почти как Минину и Пожарскому, ратитетная вещица.

А призраки в квартире встречаются, это правда.

Вот эта женщина. Было в ней что-то странное, неправильное. Я стою рядом, а она меня не замечает. Но никаких девочек тут, кроме меня, никогда не встречалось. Толстяк соврал. Разве что только ЭТИ, что скребутся в дом по ночам. Противные хари. Зовут меня погулять. Одна распухшая, словно её стукнули оглоблей, а вторая вся бледная, словно привидение. Говорят, потерялись, и теперь нас будет трое.

Потерялись, так пускай отыщутся. Не выношу их.

Но они не призраки – вон как стучат в окно. А вот она?.. Что она забыла в моей квартире? Отец скоро вернётся, он обещал. А тут эта женщина. Откуда она взяла ключи?  Кстати, имя Сатоко, какое-то знакомое. Кажется, я слышала его раньше.

Женщина прошла в гостиную, остановилась, как вкопанная. По телевизору показывали туман. Реку и туман. Она рассеянно взяла пульт, повертела в руках.

– Надо же, – пробормотала она. –  Даже телевизор! Даже кабельное!

Сквозняк шевелил листья у книги. Она подняла её, осторожно, двумя пальцами, словно ядовитую змею. Я встала у неё за спиной.

«– Куда вы идете? – спросила она.

– Я иду в Нагою.

– Вы, должно быть, очень спешите, – сказала она, – если путешествуете так поздно ночью. Пожалуйста, задержитесь. Я должна спросить у вас кое о чем важном.

Хотя путешественник торопился, он был хорошо воспитанным человеком.

– Хорошо, что я могу сделать для вас?»

Она осторожно положила книгу на диван.

– Японские истории о призраках, надо же. Это всё Олег. Решил меня напугать. И телевизор ставил включённым, паршивец. Ого, и хокку на русском. Надо же, какая бездарность. Даже не соблюдено число слогов.

И тут я разозлилась.

Я выписала эти строки из Контакта: их написал мне один мальчик ещё до того, как…. Подумаешь, не соблюл строки! Да как она смеет, старая кошёлка!

Я схватила её за волосы и дёрнула. Она с криком оглянулась. Конечно, она меня не увидела – она ведь призрак. А я живая, живая! И могу измываться над ней, сколько захочу! Пусть у меня будут тараканы и эти зануды за окном, но этой хамки тут не будет! Я подставила ей подножку. О, как смешно она вопила! Выскочила на улицу, даже не одев сапожки. Надеюсь, она простудится!

Простудится!

И снова ночь. Мне никто не мешает. Я взяла жевательную резинку и затолкала её в замочную скважину. Это ИХ ненадолго остановит. Я не боюсь призраков. Но некоторые из них назойливы.

Ночь тянется за ночью. А днём я сплю.

И я снова открываю «Кондзаку моногатари» и читаю:

« ..я хотел бы, когда придет мое время, быть похороненным на каком-нибудь старинном буддистском кладбище, чтобы моя призрачная компания была древней, совершенно равнодушной к моде, переменам и закату Мэйдзи. Это старое кладбище за моим садом было бы подходящим местом. Там все переполняется красотой безмерного, торжественного покоя... И, рассматривая возможность существования в форме дзики-кэцу-гаки, я не хочу упускать свой шанс еще раз родиться в каком-нибудь бамбуковом кубке для цветов или мидзутамэ, откуда я, распевая свою пронзительную песню, мог бы мягко вылетать, чтобы кусать некоторых своих знакомых».

Какая чудесная мысль, думаю я. Дзики-кэцу-гаки, пьющие кровь «голодные» духи, с которыми он сравнивает москитов – пожалуй, это мне не слишком нравится. Но вот тишина, покой, и древние монолиты – в этом, несомненно, есть нечто… такое. Я бы тоже хотела… так.

Ночью ко мне приходят две девочки, они стучат в окно. Я думаю, это хякки-яко, «бродячие группы демонов ночью» – я смотрела с ними картины Торияма Сэкиэна.  Может, и мне выйти к ним? Поучаствовать в ежегодном ночном тайном шествии нечистой силы.  Ведь зачем-то они зовут меня?

Кто я такая? И отец всё не приходит, а ведь обещал…

Раньше, когда ещё работал Интернет, я смотрела на ночную Осаку. В режиме он-лайн. Яркие огни, рекламные щиты и множество людей. Таких, как я. Как мой отец. Где-то там был и он. А теперь у меня остался лишь телевизор  и книги.  Порой в квартиру кто-то приходит, кто-то снимает. Я не трогаю их, пока они не трогают мои вещи. Хорошо, что они обычно успевают оплатить телевизор.

Ещё удивляются, что у нас кабельное.

Они просто призраки, тени теней, появляются и исчезают, а я здесь вечно. Что есть предметы, а что есть тень? Что есть правда, а что есть ложь? Не знаю. Как говорит Малая Прагна-парами-та-хридая-сутра: «Форма – это пустота, и пустота – это форма. Пустота не отличается от формы; форма не отличается от пустоты. Что есть форма, то является пустотой. Что является пустотой, то есть форма... Восприятие, имя, представления, знание – также пустота... Нет глаз, ушей, носа, языка, тела и разума...»

Я сплю и бодрствую, читаю книги, смотрю, как облака тянутся над землёй.

Может, я умерла?

В Японии, когда человек умирает, священник даёт ему посмертное имя. А у меня нету его.  Вот что гласит «Кондзаку моногатари»: «Церемонии и жертвоприношения умершим совершаются несколько раз в течение года. Всех умерших предков почитают в Новый год (1–3 января), в дни весеннего и осеннего равноденствий (хиган) и на Праздник Мертвых (Обон). Цель этих обрядов состоит в том, чтобы очистить души недавно умерших от их ритуально нечистого, земного состояния и позволить им приобщиться к чистому сообществу других давно умерших предков дома и общины».

Я же одна одинёшенька, и никто не приносит мне цветов.

Может быть, это я – та девочка, что умерла?

Вот бы мне быть призраком. Никому не мешать и быть незаметной. Меня никто не трогает, и я – никого. И грустно мне, и смотрю я из окна, на улицу, где ходят люди, и снова открываю квайданы.