Никита КОНТУКОВ

 

 

Родился в 1987 г. в Подольске. В 2009 году окончил ГБОУ СПОМО «Подольский колледж», менеджмент и маркетинг. Свободный художник. Публиковался в бумажной версии журнала «Ликбез», еженедельнике «Литературная Россия», сетевом издании «Топос». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.  

 

 

НЕ ХВАЛИ ПИВА В СУСЛЕ

Рассказ

 

И вот когда настали дни сбора урожая, непривычно жаркие дни, – началась сплошная колгота. Все, кто проводили лето в деревне, только и думали, как бы поспеть к сроку, собрать побольше в закрома, чтобы зиму прожить безбедно. Для этих целей подряжали из города родственников и хороших знакомых, ибо в одни руки было не управиться.

Самое важное ведь – не пропустить момент. Деньги продукт не столько скоропортящийся и даже можно сказать наверняка, что период их годности не ограничен, а всё-таки переменчивый и не знаешь, чего ожидать от него назавтра. Курс скачет, как настроение у беременной, а в цветущих садах не успели раскрыться почки, пожухли и обратились в пепел развернувшиеся было листочки. Много ли отыщется дураков, готовых собирать старые советские рубли, ещё в прошлой жизни вышедшие из обращения? На такую желтизну и ослиной мочи не купишь.

Праздник цветения короток, и не дай бог проспать хлебную пору.

Евлампий вот, одинокий, ещё нестарый мужик, прошлой весною запил и не протрезвлялся до поздней осени, а потом весь год рвал на себе волосы: в его возрасте без огорода не проживёшь. Пенсии хватало только на хлеб с солью и за электричество платить.

И вот нынешней весной, едва успели сойти талые воды, Евлампий был начеку, держался трезвенником и всё ждал, когда фруктовые деревья войдут в полный лист.

– Что, Христов мученик, руки чешутся? – ёрничал Герасим, живший через забор. Этот-то своего не упустит – каждую ночь спит в огороде, боится, как бы не государство, так земля-матушка его не облапошила. – Нынче сухой закон. Ничего, подберёшь урожай – наверстаешь. Ведрами будем чокаться.

Подстрекаемый соседом, Евлампий среди ночи вскакивал с постели и, схватив керосиновую лампу, бежал в сад поглядеть, не цветёт ли?

А садок у Евлампия был просторный: не ленись только, сажай – и всё вырастет. Вместе с тем наблюдался какой-то неразумный перекос.

Крыжовника, например, хоть отбавляй. Крыжовник, этот северный виноград, берсень, как его называли в древней Руси, выращивая по большей части на обширных монастырских землях, скороплоден, обильно плодоносит и не боится затенения. Евлампий вносил в середину куста ведро навоза, создавая мульчирующий слой, не позволявший расти сорнякам, и избегал загущения, которого так не терпит крыжовник. Садоводы знают: если не обрезать кусты ежегодно, ветви быстро стареют и урожайность снижается.

Но дело это неприбыльное – взращивать крыжовник. Потому Евлампия на деревне считали если не дураком, то уж как минимум человеком недалёким. Всякий, кто сажал крыжовник, подтвердит: денег бумажных на нём не водится – одни железки, как на вишне, смородине и сливе. Иной простофиля и червонцам обрадуется, насобирав их полную горсть, но результат не стоит затраченных усилий. Что эти железки? Даже варенья с них не сваришь.

Плодовые деревья – самые прибыльные. Но и тут без знаний не обойтись. Чтобы увеличить плодоношение, необходимо привлечь к деревьям насекомых-опылителей. С этой целью высаживают между деревцами медоносные и нектарные растения, такие, как укроп, тмин, огуречная трава, и во время цветения опрыскивают их сахарным раствором.

У Евлампия имелось несколько яблонь и одна груша, больших доходов он не ждал. Желая увеличить урожай, использовал процедуру кольцевания коры, которая, к слову, вовсе нежелательна для слив и вишен. Ранней весной, в период набухания почек, Евлампий срезал толстый слой верхней коры, а образовавшееся кольцо обматывал бечёвкой, пропитанной воском. Кольцевание можно заменить и перевязыванием, проводимым обычно зимой: ствол дерева оборачивается несколько раз проволокой, а концы плотно закручиваются. Летом снимают – пусть раны успеют затянуться.

Вечерами Евлампий курил на крылечке и гадал, каким урожай будет в нынешнем году. Он рылся в старинных справочниках, надеясь обнаружить там благостное предзнаменование, досыта поил землю потом, но из россказней старожилов, которые наверняка любили и приврать, знал, что та бывает неблагодарной. Был случай, когда деньги не развернулись вовсе, а в сентябрьскую пору, привычную пору сбора урожая, плоды настолько всем осточертели, что последнее яблоко оставили догнивать в траве. Как-то будет на сей раз? Уродятся ли банкноты, позлащённые щедрым солнцем, или немилость Господня погубит урожай?

Нынешней зимой пришлось совсем худо. Вы, конечно, помните, какие страшные холода были в январе? Две недели кряду устойчивый двадцатипятиградусный мороз и никакой тебя оттепели.

Евлампий волком завыл. Дров купить было не на что, а переться в лес не хотелось. Вот и пришлось выпиливать разросшиеся вдоль забора старые сливы – на растопку. Не успела взвизгнуть продажной девкой залежавшаяся в сарае ножовка, как в заборной щели объявилась Герасимова рожа. Улыбчивая, довольная. Можно подумать, у него не жизнь, а малина.

– Ты что надумал? Пилить, что ль, собрался? Ты не смотри, что они трухлявые. Весной, говорят, заместо десятирублёвок еврики полезут.

– И что?

– Что, что! За курсом валют следишь? Вот и помножь, переведи на наши деньги. Насобираешь с кило – разбогатеешь.

Герасим, конечно, врал: новости он глядел вечерами, но отродясь не ведал, что творится на фондовом рынке. Врал Герасим не потому, что дурной был человек, а просто забавлялся от скуки.

– Ладно, пусть доживают свой век, – Евлампий проявил великодушие, отбросил ножовку и всю зиму дрожал от холода ради того, чтобы в который раз убедиться в соседской брехне. Денег, известно, кот наплакал: вместо обещанной евровалюты, как и обычно, отольются рубляные слёзы. Ну и пусть. Зажившихся на свете людей не спиливают под корень, а чем деревья хуже людей?

Герасим же врал, будто ловкую штуку удалось ему провернуть и с картофелем – из одной картофелины вырастить целый мешок золотых клубней, использовав всего один квадратный метр земли, которая у него была в дефиците.

Как и корень мандрагоры, фигуристые клубни картофеля некогда внушали европейцам суеверный страх, а южноамериканские колдуны использовали их для магических ритуалов. Но в Южной Америке картошка, что у нас лебеда – знай себе растёт на кукурузных да пшеничных полях. В родном краю требуется приложить немало усилий, чтобы загребать мешками. А Герасим слыл жутким лодырем и не хотел лишний раз вскапывать землю, поливать, пропалывать, окучивать.

Он взял ёмкость литров на двести, просверлил в днище дырки и присыпал земли. Заложил туда картофельные клубни, а сверху земельки – побольше. Как только пробились ростки, присыпал ещё слой – и так до самого верху. На ростках народились клубни, только знай себе поливай. Чистое золото – высшая проба.

Евлампий разводил руками перед соседовым хвастовством.

–  А почему другие не обогатились, взяв на вооружение твой метод?

– Не догадываются, – спокойно отвечал Герасим, как будто ему и правда в списке «Форбс» отвели почётное место.

Одно слово – Троцкий. Евлампий даже спор не стал затевать и доказывать, что в природе такого не бывает. Он по старинке окучивал засеянное картофелем поле: дёргал щетинник, полевой вьюн, осоту, звездчатку и молочай. Не ради червонной жести, конечно, а чтоб зиму не сидеть с пустым брюхом.

Соскучившись ждать, когда наступит праздник цветения, Герасим приставал со своими россказнями. Уже который день он врал, будто у него денег вперёд всех куры не клюют – едва посаженная картошка дала приплод. Он, Герасим, из золотых слитков разве что дома не складывает, кидает на весы, считая на килограммы. Вот только вчера один кусок в обменном пункте на деньги сменял. И в доказательство демонстрировал найденные в лесу часы, которые зачем-то подобрал, когда ходил за грибами, хотя и не мог объяснить – зачем? Бездельник часов не считает.

Евлампий и на это махнул рукой. Хочется человеку золотых слитков – и бог с ним. Но когда Герасим заврался и стал бить себя в грудь, уверяя, будто у него и в кукурузе золотые зёрна народились, тут уж всякому терпению приходил конец.

И у Евлампия под кукурузу отведено было местечко. Гадость эту он не переваривал, но взращивал исключительно для кроликов. И всё делал как положено – довсходовое и послевсходовое боронование, многократное рыхление междурядий. Какой початок ни раскроши – ни разу из-под широких листьев не просыпалась в ладонь горсть золотых горошин.

Беглянка эта, пришедшая к нам из Южной Америки, растение теплолюбивое и хотя уживается хорошо с огурцами и кабачками, которых у Евлампия было в избытке, требует больше тепла. Твёрдолобый Герасим на тепло и упирал.

– А над тобой что, солнце ярче светит?

Герасим кивал. И было неясно, всерьёз он соглашается или шутит.

А потом давай заливать: капуста у него из долларовых купюр заворачивается в тугой узел – поливай себе холодной водой и богатей на здоровье. Причём капуста не заморская, а нашенская. Так откуда, спрашивается, валюта?

– Тоже мне, Буратино! – ругался Евлампий, когда сосед показывал прямую, как стрела, спину.  – И как у тебя язык к нёбам не пристаёт.

А однажды предложил соседу привлекать инвесторов в своё овощеводство, раз у него так всё замечательно растёт, тем паче, что введённое Россией продуктовое эмбарго – мощный стимул.

Герасим крутил пальцем у виска.

– Нашли дурака! Стану я горбом нажитое богатство делить с кем попало, как же!

– А так что, удобно – слитки золотые в обменник таскать?

– Языком больше болтай, – обиделся Герасим, уверовав в сочинённую им сказку.  – Как баба базарная!

Один узкоглазый, объявившийся в деревне прошлой осенью, хоть и приходился дальним родственником бабы Глаши, не принимал русской весны и восхвалял своё Хаару – время возрождения природы после долгого зимнего сна на японский лад. Он рассказывал про их пикники под цветущей сакурой.

– Если б вы видели, какая это красота, когда цветёт сакура, – закатывал глаза Иоши, вспоминая красочные картины родного края.

Праздник у них начинается с той поры, когда появятся первые распустившиеся бутоны на дереве, растущем в саду буддийского храма Ясукуни, в последней декаде марта.

– А чем будет твоя сакура – вишней или сливой? – допытывался Евлампий, проникшийся интересом к восточному гостю.

– Вишня, если по-вашему. Один князь, чьи слуги были излишне жестоки, затаил на правителя обиду и увёз всю семью доносчиков высоко в горы, привязал их к вишне. Несчастных запороли до смерти. С тех пор цветы сакуры имеют розовый оттенок.

Внимая речам залётного самурая, Герасим врал, будто засадил весь огород сакурой и скоро будет купаться в розовом цвету, снимать настоящие японские иены.

Евлампий горячился, доказывал, что декоративная вишня в России расти не станет, если не считать южных регионов страны.

– Растёт наша слива и не жалится. А чем наша хуже японской?

Тут уже спокойствие терял Иоши, вмешивался в их спор, поминая, что сакура не слива, а вишня.

– Эх, Лёша, ты мой хороший, в Европе даже войлочную вишню называют сакурой и не заморачиваются.

Что ни говори, а в средней полосе России сакура расти не захочет. Та хрень, которую он пытается вырастить у себя на огороде, – китайская подделка, как страстная японка из анекдота. Да и зачем её растить, сакуру эту? Ягодки маленькие и кислые, как сами японцы.

– Как зачем? – обиделся Иоши.  – Мариновать, добавлять в вино и к блюдам из риса.

А занудившийся Герасим выдумал новую забаву: он решил найти клад и разбогатеть, хоть амбары его и лопались от золота, ломившегося наружу. Вооружившись сапёрной лопаткой и металлоискателем, он обходил старые урочища. Герасим возвращался несолоно хлебавши, но рассуждал так, будто каждый день выкапывал монеты времён Петра Первого и уже не мог довольствоваться подобными находками.

Сперва он говорил про Волгу, её обширные земли занимали воображение бездельника: там зарывали сокровища богатейшие люди ушедших эпох – Степан Разин, Емельян Пугачёв, хан Батый... А потом заявил, что настоящий клад – это гружённые золотом испанские галеоны, затонувшие корабли, остальное – крохи с барского стола.

Евлампий махнул на соседа рукой: нравится дураку жить в придуманном мире – и бог с ним. Он всё ждал, когда сад оденется пышным цветом, и можно будет собирать настоящие деньги, на которые он купит и хлеб, и масло, и даже икру.

Сквозь яблони, цветами убелённой,

Как сладко светит месяц золотой!

Однажды Евлампий проснулся до зари, выглянул в сад и чуть не задохнулся от крепкого аромата цветущих яблонь и вишен. И стал лихорадочно обдирать листья, боялся, что банкноты свернутся и обесценятся.

Как и полагается, начал он с яблонь: зелёнки на них не счесть.

И вдруг Евлампий выронил охапку денег – на одной из веток прилепился старичок, маленький, всклокоченный, глазоньки чёрные, злые.

– Хапаешь, набиваешь себе карман. А ещё властью недоволен, стараешься лягнуть побольнее государственных мужей.

– Так у  меня ж пенсия, – оправдывался Евлампий.  – На неё рази проживёшь?

– Оборвёшь всё подчистую, дурень, следующей весной и рубля не зацветёт. Вот послушай, как жадность людей губит. Жил-был один волшебник, который брался от скуки испытать людей. Обернулся дремучим старцем с бородой до колен, приблудился в глухом лесу. Одна добрая старушка, про которую говорили, будто она ведьма, вызвалась ему помочь и проводила до порога. Волшебник в гости её зазывает, пробует на вес две корзины. «Эта, – говорит, – тяжёлая, а вот эта лёгонькая. Тебе какую?». «Лёгкую. В моём ли возрасте тяжести таскать? Поясницу ли прихватит, ещё чего». Ушла старуха с лёгкой корзинкой, а дома, приподняв платочек, чуть не ослепла: в корзинке слитки золотые и драгоценные каменья. Другая старуха, воевавшая с ней из-за клочка земли, как прознала обо всём, захотела обогатиться. Всё бродила по лесу, высматривала. Потом ей старик бородатый попался, просил проводить. «Какую тебе корзинку? – спрашивает. – Лёгкую ли, тяжёлую?». «Нашёл дуру! – огрызнулась старуха. – Тяжёлую давай. Даром я тебя, хрыча, провожала, что ли?». Выхватила тяжёлую корзину, пришла домой, а там – камни.

Перекручивая простыни, Евлампий проснулся и помчался в сад, как будто недобрый сон перешагнул в реальность.

Ещё не рассвело, а Герасим и Иоши переругивались через забор, разделённые островком вклинившегося между ними Евлампиевого огорода.

– Чего не спится? – недоумевал хозяин, удивлённый происходившей сценой.  – Совесть спать не даёт?

– Пришёл сон из семи сёл, пришла и лень из семи деревень, – отозвался Герасим, раздосадованный фигурой незваного свидетеля. Он уже хотел прихлопнуть узкоглазого Лёшу – так надоел ему желторотый чужестранец со своей восточной проповедью.  – С моим богатством глаз не сомкнёшь. И этот вот ходит, поучает. Небось, думает, как бы запустить руку в житницу с золотым зерном.

– Тебе зачем столько добра, говорю, – объяснял уязвлённый подозрением в корыстолюбии Иоши.  – Иди раздай беднякам – и людям поможешь, и память о себе славную оставишь на века.

– Может, мне государству подарить золотые прииски, а жить на их проценты?! А потом такие, как ты, землю нашу топтать станут. У нас в России богатство Сибирью прирастает, а население – Северным Кавказом и Средней Азией.

Евлампий выступал миротворцем: знал, что никаких богатств у Герасима нет и беднякам раздавать ему нечего.

– Какой разумный откажется от тугого кармана? Вот приходят к человеку Богатство и Бедность, спрашивают, кто из них красивее. Тот колеблется: скажет, что Богатство прекрасно, так Бедность обидится и замучает. Бедность восхвалять станет – не видать ему Богатство как своих ушей. Он и говорит: «Пройдитесь, посмотрю на вас». Богатство и Бедность дефилируют из угла в угол. Человек отвечает: «Ты, Бедность, со спины хороша, когда уходишь. А ты, Богатство, с лица».

Разошлись с миром.

А днём Герасим как с цепи сорвался. Психанул, с топором забегал по саду. Деревья стал вырубать.

– Рехнулся, что ли? – не мог опомниться Евлампий.

– Руби, мать их!.. Руби скорее. Под корень руби, пни выкорчёвывай и в топку.

– Что случилось?

– Новостей не смотришь, газет не читаешь? Сообщили вот: обвалился рубль, а доллары и евро упразднили. Драхмы полезут греческие. С сюжетом: как Зевс похищает Европу.

– И что?

– Что, что?! Конец всему. Обвал.

– Какой обвал? Разве не Греция развивает газопровод для транспортировки нашего газа в Европу?

– Греция держит в заложниках все фондовые рынки. Драхма давно обесценилась. А долговой кризис греческой страны больше трёхсот двадцати миллиардов евро. Они и нас, сволочи, должниками хотят сделать.

Иоши не терял самообладания и был убеждён, что закон на его стороне. А Евлампий побежал за топором, да ещё двух таджиков нанял, чтобы всё подчистую вырубили. Одному не управиться – со дня на день зацветёт.

Работа спорилась, в три руки справились быстро – одни пни остались. Евлампий глянул удовлетворённо: пусть прибылей в этом году ждать не приходится, хоть убытков удалось избегнуть.

А Герасим и вовсе ходил счастливый.

– Чего радуесся, рожа масляная?

– Золото хмельное добывать научился. Теперь мне не нужен огород. Пива домашнего производства, льётся в кружки золотой ручеёк. Родниками льётся. Рецепт прост, а все необходимые ингридиенты в магазине приобресть можно. Наполнил тару пивом, к утру застыла червонная жесть.  

Евлампий ревниво закусил губу.

– Хоть одним глазком глянуть.

– Идём.

Перед золотым напитком распаренный от трудов Евлампий устоять не мог. А ведь и правда – чистое золото.

– Выпей кружку, – подмигнул хозяин.  – Жажду наживы как рукой снимет.

Чокнулись. Пенная струя ртутно пролилась по глотке, намертво связала рот.

Евлампий не успел произнести ни слова, а Герасим, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в шею, кряхтел, силился что-то сказать. Цеплялся за жизнь из последних сил.

Ранним утром гость из страны восходящего солнца выглянул в сад и задохнулся от разлитого аромата убелённой цветами весны. Деревьев у Иоши было немного, молодые совсем яблони и груши тянули ввысь свои худенькие ветви. Зато это был верный источник дохода. Только не зевай, успевай снимать зазеленевшие купюры, ибо недолог праздник цветения. Но щедр…