Журнал «Кольцо А» № 119
Дмитрий БЛИЗНЮК
Живет в Харькове (Украина). Публиковался в журналах «СибирскиеОгни», «Знамя», «НоваяЮность», «Нева», «Крещатик», «Слово/Word», «Кольцо А», «ПлавучийМост», «ЮжноеСияние», «Невский альманах» и др. Лауреат нескольких международных конкурсов.
25-Й ЧАС
* * *
дождливый день, тусклое солнце –
точно старик мочится через катетер.
через минуту обрушится напалм дождя –
дырявый, как стеклянный сыр, изъеденный мышами.
дома проспекта – каменные мыши, изъеденные сыром,
а я снова обнимаю тебя на балконе –
капкан, который уговорил лисицу остаться...
рассвет. подъезд – как серый сухарь,
в котором старухи и мыши прогрызли вход,
но забыли выход...
* * *
провалился мыслью – кротовые норы воспоминаний.
…нам по шестнадцать, родители на даче,
скусываю шкурку с зеленого персика,
нетерпеливо стягиваю ее трусики, точно рогатку,
вот хулиган! канделябр на комоде с одной свечей –
соглядатай средневековья – показывает «фак»,
а мы стихийно занимаемся любовью
перед зеркально-смутным трюмо. «любовью» – не то слово:
движения лягушек и новорожденных лошаков,
закольцованный театр для змей и белые мыши
в главных ролях; родинки, меловые отмели, соски,
следы от спиленных сучьев на белых деревьях…
подсматриваем друг за другом,
и с шелестом вывешивается параллельная реальность,
декоративная гильотина жалюзи
набухает возней, бугристой тишиной,
и чувство (это кровать ее родителей!) добавляет новый обертон,
еще несколько пестрых присыпок ощущений.
щенячье удивление: первый кусок настоящего мяса в жизни.
все это – вычурное воспоминание,
пирожное с пьяной вишней. и – присмотревшись –
не ягода, а темно-винный глаз смотрит на меня в упор,
как чекист времени с револьвером.
разбросанное перекрученное белье, ажурная паутина.
пещера спальни жадно дышит – выбросившийся кит,
вагон только что остановившего поезда.
и потолок наплывает на стену, в подпалинах теней
леопарды зализывают пыльные раны, стрелы с присосками,
издыхающие поцелуи, нечто прикрепляется к жизни – воображение?
создает не эликсир бессмертия, но живучую образность,
и понимаешь: ради этих слонят на обоях стоит жить,
чтобы однажды – через годы – вспомнить, провалиться
и понять: вот это живее тебя самого.
* * *
золотые ромбы на выпуклом куполе церкви –
как звенья чешуи или кольчуги,
после взъерошенного снегопада
ячейки с подветренной стороны
забиты снегом – аккуратно по линиям,
точно штукатуркой замазывали, и ты смотришь на небо,
и видишь небо сквозь протертый купол,
так выпадают фрагменты витража,
так пропадают буквы из названий магазинов,
так церковь превращается в новое нечто –
младшего братика компьютерного бога,
электрическая проводка под кожей стены
приятна храму, цепочка на шее подростка.
темноликие нищие топчутся возле ограды –
раскаявшиеся вирусы, просят немного денег,
но внутренний анти-спам срабатывает четко –
ничего не даешь, быстро проходишь сквозь
зачумленное облачко средневековья,
заходишь в логово золотого дракона,
но его нет,
только тазобедренные кости, засушенные крылья,
да золотая ящерка на иконе
брызнет слезящимся хитрым оком и убежит.
святые в скафандрах с чуть раскосыми глазами
встречают тебя безразлично, растеряны, как слепые.
и ты ощущаешь легкую вибрацию древности,
положил монетку на дрожащий капот грузовика.
душный воздух от нагара свечей, жуешь воск,
и мысли вязнут в незримом,
я список всех людей прочел до середины,
я заблудился в яблоневом саду
среди людей и идей, и деревья шумят – сны земли,
но я нашел выход, вот шлагбаум и сторожка,
крытая рубероидом, и оглянулся назад: странно,
там только что стояла эпоха,
танцующий великан,
а теперь воздух
вливается в продавленный силуэт в пустом пространстве,
как голубое молоко в гигантскую ванну,
поставленную вертикально...
* * *
пустой бассейн «Локомотив»,
чертог бледно-оливкового сумрака и бликов,
эхо – прозрачная раненая птица –
отталкивается перепончатыми лапами, звуком
от тяжелой, самодовольной воды,
и ты лежишь на спине – отдыхающий Иисус в плавках –
на комфортном, хлорированном распятии
созерцаешь пульсирующие лики
на высоком, как в храме, потолке.
течет световая пушистая чешуя, и рыба внутри
тихо радуется, как включенный компьютер,
и ты растворяешься в покое,
кристаллы ума и безумия тают, и синяя ночь шипит
шинами за громадными – забраны сеткой – окнами.
вот оно – гулкое, кафельное, стерильное чувство
вневременья,
ты сейчас то, что нельзя уничтожить, растворить,
спасти.
древняя песчинка прилипла к нёбу разумного моллюска,
обросла мирами, миражами, оазисами и…
так хорошо потренироваться, когда все ушли;
расползлись, разъехались поджарые лягушки
в спортивных костюмах, с сырыми волосами.
а тебе нужно задержаться – после человечества,
потратить 25-й час на письмена для бутылей,
(слова под каплями расплываются, как сирень,
как тушь
на зареванных глазищах рукописи),
потратить время на тренировку инопланетянина,
чтобы достичь большего, чем предлагает
щедрая,
земная жизнь.