В самом слове нищета слышится нечто катастрофическое. Либо его произносят с иронией, либо это уже диагноз, и срочно требуется лечение. Другое дело – бедность, тут сразу вспоминается классическая поговорка: «Бедность – не порок», и как-то само собою забывается, что этимологически происходит бедность от слова «беда», а значит, порок – не порок, а по-всякому ничего хорошего. И строго-то говоря, никакой чёткой границы между бедностью и нищетой провести не удаётся. Как, впрочем, и уровнем выше – между бедностью и достатком – ведь и тут у всех свои представления о минимальных потребностях (хлеб чёрствый или жемчуг мелкий – опять классика). Есть, конечно, некий международный стандарт «черты бедности», но уже само то, что за чертой этой живёт существенно большая половина населения Земли, вызывает определённые сомнения в универсальности данного понятия. Изобретали его, скорее всего, любители крупного жемчуга. Во времена СССР это было особенно наглядно. Процентов девяносто нашего населения находилось ниже уровня той самой черты, даже не подозревая об этом, работали, растили детей, отдыхали в своё удовольствие, интеллектуально развивались, передавали традиции будущим поколениям и были счастливы. Искренне счастливы. И не завидовали рокфеллерам и лолобриджидам, завидовать им было так же нелепо, как, например, мечтать превратиться в героя русской сказки или греческого мифа.
Бедность – понятие субъективное. И потому в Советском Союзе бедности не было. Так утверждала официальная пресса и так же считали сами люди. Им всем страна обеспечивала достойный прожиточный минимум, по их представлениям достойный. В позднесоветские годы вся эта бодрая уверенность, конечно, дала трещину. И виною тому были и более плотное общение с заграницей, и развитие средств связи, и целевая западная пропаганда, и диссидентское движение… И всё это в конечном счёте привело к перестройке и к массовому пониманию, что это у нас не бедных нет, а совсем наоборот, нет богатых. Точнее, мы о них ничего не знаем, потому что в силу инстинктивного страха быть опознанными они прячутся. Маскируются.
Однако вернёмся к светлым и стабильным временам советской власти. Ну, хорошо, бедных не было. А нищих? А вот нищие были всегда. Но это – особая категория. Принято было считать, что нищие – люди убогие, нездоровые, добровольно обрекающие себя на подобную участь. Одним словом – юродивые. Такая прослойка существовала во все периоды советской истории: сталинский, хрущёвский, брежневский. Они разгуливали по большим городам, клянчили деньги в метро и электричках, рылись в помойках, обживали паперти во всех действующих церквах. И государство с ними даже не боролось – своим безобразным видом они лишь оттеняли всеобщее якобы благополучие.
Что изменилось в девяностых, после второго пришествия капитализма в Россию. На первый взгляд многое, а если вдуматься – НИЧЕГО. Ну, да у нас и сегодня много бедных – со старенькими компьютерами и халявским интернетом на работе, с простенькими мобильниками и ржавыми жигулями, в обшарпанных хрущёвках или в избах с текущими крышами, правда, джинсы и куртки на всех уже новые и отдыхать они ездят на простые пролетарские курорты Египта и Турции (потому что Сочи им – не по карману). И где сегодня проводить черту бедности – нашу российскую черту? Там, где не хватает на еду? Но опять вопрос: на какую еду? Это раньше в СССР еда была просто едой, а сегодня питаться можно очень по-разному. Ну а тех, кому ни на какую еду не хватает, их уж точно надо называть нищими. И они – вне всяких сомнений – всё те же убогие и не совсем здоровые люди. К их числу, как это ни прискорбно, можно отнести и одиноких стариков, забытых местной властью, но давайте не преувеличивать и не называть это явление массовым. А всем неубогим и условно здоровым, точно так же, как социализм советского образца давал возможность, практически не работая, пользоваться социальными льготами, капитализм – российский или какой угодно другой – даёт возможность работать и зарабатывать себе на минимальную потребительскую корзину. Это – факт.
Таким образом природа бедности в СССР и в России разная. А результат на поверку один и тот же. И то, что в так называемые «лихие 90-е» стало больше бедных – величайший миф, раздутый контрпропагандистами типа автора небезызвестного фильма «Так жить нельзя». Надо очень сильно не любить свой народ, чтобы количество негативной информации в прессе и на ТВ, объясняемое просто отменой цензуры, выдавать за реальное увеличение числа землетрясений, убийств и нищих. Да, в больших городах стало несколько больше видимых бродяг у вокзалов и у помоек, но это свидетельствовало в первую очередь о плохой работе милиции и медработников, а вовсе не о реальном числе ставших бездомными и нищими. Конечно, стремительная приватизация дала некий всплеск количества выкинутых на улицу, но – заметьте! – квартиры приватизировали по всей стране, а бомжи почему-то сгрудились только в мегаполисах – что-то здесь не чисто…
Нет никакого феномена бедности в современной в России. Есть древнее и, похоже, не изживаемое явление русского демонстративного нищенства, поставленного сегодня ещё и на коммерческую основу (думаю, тоже не впервые), и есть общий уровень жизни россиян, по-прежнему отстающий от западного (можете назвать это бедностью), но со всей очевидностью за последние двадцать лет приблизившийся к мировым стандартам (а потому всё-таки не стоит называть это бедностью).
Что же касается контрастов, то и здесь очень многое от лукавого. Не стало у нас в стране больше богатых, просто они вышли из тени, перестали маскироваться и даже наоборот – начали себя активно рекламировать. Это и создало эффект засилья олигархов и гламурных див. На самом деле дети советских чиновников и красных директоров жили ничуть не хуже, чем нынешняя элита. Да и с чего бы им жить хуже – собственно, это всё те же люди, просто подросло новое поколение с новым менталитетом, а деньги к ним перетекли прежние. И пресловутый разрыв между бедными и богатыми в российском обществе нисколько не сильнее, чем в советском, просто тогда этих цифр никто не знал и подсчётами не занимался. Да если честно, то и сегодня мало кто разбирается в правильных цифрах. Возьмём ежегодный доход библиотекаря из Норильска и ежегодный доход Михаила Прохорова – боюсь, разрыв получится не на два порядка а на шесть, то есть примерно в миллион раз, и какой смысл рассуждать об этих цифрах (хотя тёмный народ и его лидеры-леваки именно об этом и рассуждают). Заведомо нелепо сравнивать доход наёмного работника и его хозяина. В цивилизованном мире принято сравнивать максимальные и минимальные оклады именно наёмных работников, облагаемые налогами. И разрыв, как говорят специалисты, не должен превышать цифры 35 для обеспечения стабильности в обществе. Что получится? Оклад топ-менеджера в госкорпорации, например, в «Газпроме» и медсестры где-нибудь Холмогорах даст нам разрыв в сотню раз. Но и это будет средняя температура по больнице. Если же всё-таки взять типичные верхние зарплаты – в 150-200 тысяч и типичные нижние – в 7-10 тысяч, разрыв окажется далеко не пугающим, а значит, и тут у нас всё в порядке.
Бедность – не порок. Если сам человек не считает себя бедным, если же честно работающему гражданину не хватает зарплаты на приобретение элементарных вещей, такая бедность – уже порок. И не гражданина, а государства. И когда явление это становится массовым, уже никакие дутые рейтинги и никакое враньё с экранов ТВ не поможет власть предержащим удержаться на своих позициях. Приснопамятный Ильич называл такую ситуацию революционной. Сегодня она у нас ещё не назрела, но шанс появился, и насколько он серьёзен, узнаем мы очень скоро.
Автор – зам. генерального директора издательства «ГЭОТАР-Медиа», секретарь Союза писателей Москвы