О библиотечке Союза писателей Москвы
Поэтическая библиотечка Союза писателей Москвы начала издаваться в августе 2008 года по инициативе поэтессы и члена СПМ Людмилы Осокиной на базе Информационно-Издательского Дома «Профиздат». Людмила работала в то время там редактором, знала издательский процесс и по договоренности с руководством издательства стала делать книжки Библиотечки на ризографе, что значительно удешевило стоимость издания.
В качестве эксперимента была издана книжка Нины Красновой. Она правда была сделана с тремя разными вариантами обложки. Впоследствии, немного подкорректировав макет обложки, книги стали выходить в теперешнем виде. В Библиотечке решено было издавать книжки только членов Союза писателей Москвы.
Под номером №1 вышла книжка Александра Ревича, хотя она по сути была второй, далее книжка Евгения Бунимовича, затем – Елены Лапшиной, потом Юрия Влодова, Бориса Дубровина, Людмилы Осокиной.
Потом на короткое время выход Библиотечки прекратился из-за некоторых проблем.
И вот сейчас, спустя почти 2 года, мы решили выпуск библиотечки продолжить, потому что, как показала практика, выпуск таких книг жизненно необходим писателям. У писательского союза должна быть хоть какая-то собственная библиотечка. Да и сам формат – формат небольших книжечек объемом в 32 страницы очень полюбился авторам. Эти книжки-визитки очень удобно носить с собой, приятно дарить и легко читать. Поэтому мы решили продолжить выпуск библиотечки, и именно в таком формате. Единственное, что решили изменить, так это расширить состав возможных авторов, предоставить возможность издаться в формате нашей библиотечки не только членам нашего союза, но и каким-то другим интересным поэтам.
Также планируем издавать и поэтов, уже ушедших из жизни.
Поэтому, возможно, будет несколько серий нашей библиотечки. Авторы, не состоящие в нашем Союзе будут идти не в базовой версии библиотечки, а в серии «Страницы современной поэзии». Возможно будет серия «Память» – для умерших поэтов, «Голоса молодых» – для молодых авторов, «Мастера» – для признанных мастеров поэтического цеха.
Редколлегия
АННА ГАЛАНИНА
Анна Галанина родом из Белоруссии, из Минска.
Окончила энергетический факультет Белорусского политехнического института. В настоящее время работает в Москве экспертом международного органа по сертификации.
Стихи начала писать 5 лет назад.
Публиковалась в белорусском журнале « Нёман». Это ее первая книга.
***
Чуть южнее севера – Петербург,
а восточней запада – Ленинград.
Это стрелка компаса, сделав круг,
повела часами бродить – назад,
где туманней памяти – острова.
Там дома с парадными до сих пор,
и белее снега на Покрова –
свет, летящий сверху в колодец-двор.
В нём и южный ветер тревожно-стыл,
и считать ушедших легко – до ста...
А когда собьёшься – сведут мосты,
и дойдёшь до Аничкова моста…
Поплюёшь в Фонтанку – такая муть...
На коней посмотришь – и всё же, мощь.
И пойдёшь обратно – куда-нибудь,
где чернее вечера будет ночь.
***
Фонарный луч, мотыльковый снег…
Смотреть, прищурившись, не дыша…
Скользят прохожие – следом в след –
скрипучей тенью карандаша.
И каждый точен, морозно свеж
и акварелен, возможно, но
в огнях фонарных – топлёный беж –
эскизно-угольно за окном,
где ночь – чернильна её душа –
штрихует мелом людей черты...
За тенью тень... И снежит, спеша,
фонарь, вычёркивая:
– Не ты...
***
Всё суета, мой дорогой, всё суета…
Твой город – странный, неулыбчивый, и всё ж,
он открывается, когда ты занята –
несёшь свой крест, и что попало, – всё несёшь.
Он принимает. Забирает и даёт –
всё как обычно, дорогой. Но иногда,
кружа Бульварным, вдруг услышишь, как поёт
о чём-то дальнем свиристель на проводах.
И чемодан-верблюд услужливо горбат –
привык летать. Такой вот выдался Пегас…
Везде Арбат, мой дорогой. Везде Арбат –
его штампуют замечательно, на «раз».
И что ни город, – всё один торговый ряд
и небоскрёбы – от велика до мала…
А на Полянке удивительно звонят
колокола, мой дорогой… Колокола.
***
Бездорожье. Бездорожица.
Дураками путь проложен.
В лужах тучи строят рожицы,
а асфальт пробитый – рожи,
и на все четыре стороны –
перепутица, беспутье.
Перелётный зонтик здорово
головой по ветру крутит,
в небо спицами таращится,
вырывается на волю.
Перебьётся. Переплачется.
Капли – звоном колоколен,
и крутой тропой нехоженой
дождь слепой ведёт по следу.
Как придётся. Как положено –
до победы беды, беды…
***
У ночи не хватает нот на фугу –
бессонницей приблизилась к лицу
и бросилась по замкнутому кругу –
по транспортному третьему кольцу.
По городу, из города, изломом
изогнутого струнами моста.
Прощалась с этим городом, но словно
держал, не отпуская, нотный стан,
огнями габаритными запутав
и дальними - разнузданно кружа…
Выстраивал по-своему, как будто
по нотам остриём карандаша.
Не вырваться… Бессонница кругами
петляет, повторяя пару нот,
и главных не хватает в этой гамме,
и круг не разорвать своими… Но
московской вечной песне "было-стало"
неважно, кто поёт - в конце концов,
ленивым воркованьем с пьедесталов
откроется Бульварное кольцо.
***
Спит сиреневый бульвар –
детки, мамки на скамейке…
Миг – и дворник в тюбетейке
на метле прогарцевал.
А за ним пошли толпой –
и не тени, и не люди:
каждый третий ликом чуден,
а второй – хорош собой.
Не по-здешнему галдят…
Рассчитались… Ворон смотрит
на идущих строем по три,
серых в яблоки галчат.
Чёрный ворон. Вороной.
Прошагал неторопливо.
Облака пошли с отрывом
черепаховой волной...
Три синицы, пять грачей
пронеслись чудной когортой,
во главе – сорока гордо.
Всё всерьёз, без мелочей…
Лишь бродяга воробей,
необъезженный немного,
ковылял ни с кем не в ногу
и разглядывал людей.
И конечно, проморгал –
прозевал и прочирикал,
как пронёсся дворник с криком,
всех размёл и разогнал.
***
Свет в кафе у перекрёстка…
Греет мысли чашка кофе.
В окнах тени ходят просто –
изменив анфас на профиль.
И висит в оконной раме
репродукция прохожих.
Может, каждый многогранен
и единственен, быть может,
только здесь всё одномерно –
кофе в чашке, сахар в ложке…
Придорожная таверна
упрощает всё немножко.
Были мысли – стали песни,
мир свернулся без движенья,
и не думать просто, если
стать оконным отраженьем,
для прохожих – силуэтом,
невидимкой – для кого-то...
Для себя – почти поэтом,
опоздавшим на работу.
***
Левее от фонарного столба
и справа от бочонка с рыжим квасом
свернуть туда, где не слышна толпа
и сытый дух московский, дух колбасный.
Вперёд, пока есть силы… Там, пыля,
девчушка жмёт размеренно педали…
А дальше – лес и поле… Нет, поля –
куда ни посмотреть: поля и дали.
И бабушкин, на пять окошек, дом.
А, может быть, – всех бабушек на свете…
Там дед стучит усердно молотком –
как все деды, за каждый гвоздь в ответе.
И всё взаправду, и наоборот,
и есть чулан, где прячутся потери...
Там домовой за печкою живёт.
Он может быть, сейчас в меня не верит.
***
Небо зашторено розовой веткой…
Вдоль занавески планета нехожена,
лес у опушки берёзовый, редкий,
дождь пробивает вишнёвой горошиной.
Речка петляет – запуталась в складке,
где за домами поля акварельные.
Ветром дымок раздувается сладкий –
чай с чабрецом или что-то с вареньями.
И не хватает всего-то немножко,
где у планеты материя светлая,
чтобы к тебе дотянулось в окошко
счастье на блюдечке с розовой веткою.
***
У тебя для меня лишь обиды в горсти.
У меня для тебя – кружевами обман.
Если можешь – забудь, если хочешь – прости.
Я запутаю всё остальное сама.
Сто ненужных дорог, маяков тупики…
От меня до тебя – заплутаю в ночи.
Если хочешь – постой, если можешь – беги.
Слышишь? Поезд последний по рельсам стучит.
На развилке путей – сотня главных дорог,
сонный стрелочник знает, который – мой путь.
Уходить навсегда – бесконечно старо.
Я уйду просто так. Как всегда. Как-нибудь.
***
Долго, надолго, издалёка,
из высокого высока,
переливами в стёклах окон
плыли сонные облака.
Отражали дома и тени
на асфальте и мостовой,
от тебя до меня летели,
разделяя меня с тобой.
И снежинки из них лепила
мне, конечно, твоя рука.
И дождями наотмашь била
из далёкого далека.
Но я всех – и тебя – нахальней,
всемогущая, словно Бог –
я леплю облака дыханьем,
чтобы мною дышать ты мог.