Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы
Премия «Начало»

2012

Марья КУПРИЯНОВА

 

Родилась в Москве. В  2009 году поступила в Литературный институт им. Горького  на семинар поэзии Олеси Николаевой.  С 1999 года состоит в литературной студии «Жизальмо» при РГДБ. Публиковалась на сетевых ресурсах – литературный портал «Точка Зрения», интернет-газета вольных литераторов «Вечерний Гондольер». Финалист  музыкального фестиваля «Топос – 2011», лауреат и дипломант фестивалей «Господин Ветер» (номинации – поэзия,  авторская песня) и «Зиланткон» – 2011.

Работала корреспондентом, промоутером, художником-фрилансером, уличным певцом.

 

*  *  *

                                    А.Г.

 

я помню Анну, это не она

с ребенком и собакой фокстерьером на фото от второго декабря

счастливая. Казалось бы, похожа

на Анну и испорченной осанкой, и ранними морщинами на лбу,

но не обманешь: не она, и точка.

она, наверно, где-то в Аргентине танцует ча-ча-ча и пассадобль,

а может, в монастырь ушла, а может, уехала в какой-нибудь Урюпинск

сидит в библиотеке, пишет сказки и думает «наверно, это рай»

я помню Анну, кто не помнит Анну?

пропали фотографии ее (и даже та, которая в альбоме),

кривые самодельные открытки, игрушки, витамины для кота,

и диск с какой-то супермодной группой, которую она дала послушать.

я помню Анну. Анна нереальна,

при встрече мы о ней не вспоминаем.

а этих много – с именем ее, ее фигурой, возрастом и ростом

кишмя кишат – на улицах, в кафе, в метро – куда ни глянь, повсюду Анна

знакомый голос, каблуки, походка.

вокруг так много без вести пропавших

к кому ни подойди спросить дорогу, кому во сне в глаза ни посмотри,

любой способен обернуться Анной. И потому – ты никому не верь.

 

 

Автоответчик

 

у автоответчика, судя по голосу, астма

бронхит, ринит, хронический тонзиллит

и он бормочет: «Всевышнему не до вас, мол

оставьте молитву, он вам перезвонит»

но вот до конца исчерпывается лимит,

и, пользуясь представившимся моментом,

ты вместо давно навязших в зубах молитв

клянешь никогда не доступного абонента

за то, что такая жизнь равнозначна смерти, 

такое пекло внутри, что хоть в петлю лезь.

и если уж заповедал «в меня поверьте»,

то пусть докажет, что он в самом деле есть,

хотя бы раз не поленится и ответит!

и все накипевшее, брызжа слюной, рыча,

выплевываешь истошностью междометий,

и трубку швыряешь с грохотом на рычаг.

затем выдыхаешь устало «ну, слава богу,

я все-таки с ним отважился поговорить»

и замирает на миг часовая бомба

которая скоро рванет

у тебя

внутри.

 

 

Тамагочи

 

в детстве я воображала себя тамагочи

электрозверюшкой без определенного имени

она не стареет, не врет, ничего не хочет

мама, давай, я буду такой? Люби меня.

Матушка пела в церкви про херувимов

на голову платок надевала синий.

тогда я читала сказки, а не Мисиму

но с каждым днем становилось не-вы-но-си-мей.

приторный страх по ночам мои руки скрещивал

страшно заснуть, а проснуться еще страшнее

в каждой из сверстниц – я видела! – дремлет женщина.

в каждом из яблок таится зачаток змея.

я зажимала вопль и глотала рвоту

ум умирал, изнасилованный бессильем,

я ненавидела взрослых, но пела в ноты

и выполняла все, что меня просили.

однажды мне надоела истошность лета

где небо казалось скучным, а солнце – страшным

и я расплела косичку, чтоб вынуть ленту

(петля получилась кривой и неантуражной)

я знала: у выброшенной на сушу рыбки

и человека

одни и те же симптомы смерти

но гвоздь оказался ржавым, а стенка – хлипкой

позорный провал мой никто не успел заметить

и я осталась мучительно невредимой

потом была осень, зима и т.д. по списку

матушка пела в церкви про херувимов

таскала меня на музыку и английский.

я говорила  «здравствуйте» и «спасибо»,

мало просила и меньше того хотела.

думала только о море. И в каждой рыбе

видела висельное веселье тела.

мои одноклассники (их было двадцать восемь)

дразнили меня «чумой» и «сибирской язвой»,

в жестокости уподобляясь богам и взрослым.

их будущее представлялось предельно ясным:

окончат школу, найдут себе ВУЗ, работу

жену, любовницу, пиво по воскресеньям.

в счастливых семьях обычно не без урода

но их – по соответствующим заведеньям.

невроз, склероз, некроз головного мозга

кормить таблетками, клеить на лоб диагноз

у каждого свой внутри умирает космос.

у каждой эвтаназии свой анамнез.

по пункту «итоги жизни» поставят прочерк

подпись, печать на лоб и закрыто дело.

в детстве я воображала себя тамагочи

наверное,

что-то

где-то

перегорело.

 

 

*  *  *

он говорит –

ну, давай за помин души,

ты не переживай и не мельтеши

мы подадим кассацию в высший суд

может быть, слушанье дела перенесут

у нас, говорит, сущий дьявол, а не адвокат

он не проигрывал целую вечность подряд

куда деваться, когда переполнен ад

под котлами огни не горят

тает к чертовой матери лед

черти требуют новых льгот

каждый божий год

у него не бюджет, а сплошной расход,

развал и раздрай

последний бухгалтер пущен в расход

то есть, уволен в рай

ты не бухгалтер – ну и не возникай,

он тебя к себе не возьмет.

из горла отхлебываю – Лехаим!

не ходи на поклон к этим пресным харям

был тут уже такой, и в итоге огреб покой.

мне-то оно на кой?

я уже в пятый раз здесь, а ты все тот

выпей валокордину, тебя трясет

хочешь, я приготовлю тебе отвар

снимет бессонницу, горечь во рту и жар

сьешь валидол, возьми себе выходной

что ты как неродной?

давай еще по одной?

мне наплевать, что записано в личном деле

пусть бы его канцелярские крысы съели

все ерунда, вода, суета сует

надо лететь на свет.

он говорит –

а стакан на глазах пустеет

 

и я открываю глаза в постели,

в коконе боли в собственном теле

тело желает пить, как будто все сорок дней

моталось в пустыне

и я первый раз вместо «где я?»

скажу

не волнуйся, прорвемся, эй –

и назову его имя

 

 

Ишь-гора

 

Как у нашей старшей поступь была тверда, на стене с плаката скалилась рок-звезда,

по углам – холсты, пылища и провода, в дневнике пятерок стройная череда.

Так бы жить да жить, вот только стряслась беда, как-то утром она пропала невесть куда.

не доела завтрак, не убрала постель, побросала в сумку масляную пастель,

прогуляла школу, вечером не пришла.

Через месяц мы занавесили зеркала.

Как у нашей средней волосы – шелк и лен, и в нее все время кто-нибудь был влюблен.

возвращается к ночи, тащит в руках цветы, в институте – опять завал и одни хвосты.

как-то мать закричала – «черт бы тебя побрал!», вот она и ушла отныне в глухой астрал,

целый день сидит, не ест и почти не пьет, со своей постели голос не подает.

а когда уснет – приснится ей Ишь-гора,

а под той горой зияет в земле дыра,

а из той дыры выходят на свет ветра,

да по той горе гуляет ее сестра.

в волосах у нее репейник, лицо в пыли, а кроссовки – что затонувшие корабли,

и она идет, не тронет ногой земли, обернется, глаза подымет – испепелит.

Становись водой, говорит, становись огнем,

мы с тобою тут замечательно отдохнем,

тут котейка-солнце катится в свой зенит,

тут над всей землей сверчок тишины звенит.

тут ночами светло, да так, что темно в глазах,

оставайся всегда во сне, не ходи назад.

Как для нашей младшей песни поет сова, колыбель ей мох, а полог ее – листва,

у нее в головах цветет одолень-трава, ни жива она, наша младшая, ни мертва.

танцевали мавки с лешими под окном,

увидали крошку, спящую мирным сном,

уносили на ночь деточку покачать, покачали – стало некого возвращать

баю-баю, крошка, где же твоя душа?

потерпи немножко, скоро начнешь дышать.

унесли понежить – видишь, опять беда. баю-баю, нежить, в жилах твоих вода.

ребятенок милый, глазки – лазорев цвет,

не страшись могилы, мертвому смерти нет.

Колыбель ветра качают на Ишь-горе, и встает сестра, и машет рукой сестре.

 

Мама, мама, мне так легко и слепит глаза, на ладони сверкает пестрая стрекоза,

здесь застыло время, время вросло в базальт, и мне так обо всем не терпится рассказать.

тут тепло, светло, у вас не в пример темней,

не пускай меня скитаться среди теней,

не крести меня и именем не вяжи,

не люби меня, чтоб я не осталась жить,

не давай мне видеть свет ваших глупых ламп,

не люби меня, чтоб я убежать смогла,

позабудь меня, пока я не родилась, отмени меня, пока не открыла глаз,

потому что, даже если я и сбегу,

не хочу остаться перед тобой в долгу.

 

 

ОТКЛИКИ

Жюри премии «Начало»:

27 апреля 2012года в Центральном доме литераторов состоялось вручение премии  имени Риммы Казаковой «Начало» поэту Марье Куприяновой.

Процедуру открыл Сергей Александрович Филатов, председатель Союза писателей Москвы, напомнивший собравшимся, что  это событие проходит  четвёртый год подряд,  лауреатами премии за это время стали поэты Наталья Полякова (2009), Александр Герасимов(2010) , Вера Полозкова(2011). Инициатива учреждения  премии, поддержанная секретариатом СПМ,  и ее финансовое обеспечение принадлежат  поэту и прозаику,  автору четырех книг стихов и прозы, члену СПМ ученице Риммы Казаковой – Нателле Лалабекян, председателю Общественного совета  премии.

В тот день имена поэтов разных поколений и почерков – Риммы Казаковой, Нателлы Лалабекян и Марьи Куприяновой оказались объединёнными принадлежностью к замечательному цеху русской поэзии.

Галина Нерпина поочерёдно предоставляла слово пришедшим на торжество  поэтам, критикам и журналистам. Запомнилось  выступление Олеси Александровны Николаевой, доцента Литинститута, поэта, прозаика, эссеиста, лауреата  нескольких литературных премий, в том числе Пушкинской премии-стипендии Альфреда Топфера, премии имени Бориса Пастернака,  (2002), Российской  национальной премии «Поэт» (2006).

Олесе Николаевой, под чьим руководством в Литературном институте накапливала и развивала свой поэтический потенциал Марья, не пришлось искать случайные слова, чтобы как можно полнее и интереснее представить свою студентку.

Марья прочитала несколько стихотворений.

День завершился вручением Марье Куприяновой диплома и конверта с  премией. Галина Нерпина преподнесла  от имени Союза писателей Москвы букеты   ей и  инициатору премии «Начало» Нателле Лалабекян.

Дружеское общение продолжилось за фуршетными яствами.

 

 

Евгений МАКОВЕНКО

 Марья-Искусница

 

Союз писателей Москвы провел торжественную церемонию

награждения литературной премией имени Риммы Казаковой «Начало»

 

В Пестром зале Центрального дома литераторов Союз писателей Москвы провел торжественную церемонию награждения литературной премией имени Риммы Казаковой «Начало», которая была учреждена в 2008 году для поощрения молодых поэтов, не достигших возраста 35 лет. В нынешнем году лауреатом премии (с формулировкой «за яркое начало творческого пути») стала москвичка Марья Куприянова – студентка Литинститута (семинар Олеси Николаевой). Ей 21 год. Она пишет стихи и песни, увлекается рисованием. С 1999 года посещает литстудию «Жизальмо» при Российской государственной детской библиотеке. В 2011 году участвовала в работе семинара молодых писателей, по результатам которой была принята в Союз писателей Москвы.

НГ – EX LIBRIS,

17.05.2012

 

 

 

Марья Куприянова принимает поздравления

(Фото Александра Герасимова)